Эта жизнь неисправима
Шрифт:
– Да... И начались интимные репетиции...
– Репетиций было...
– Их было три... Сначала сказал Блок, что он благодарен всем и ему бы очень хотелось, чтобы пьеса пошла в Большом драматическом... Потом Мичурин сказал, я помню, что "Розой и Крестом" продолжится чистая романтическая линия...
– Видимо, он должен был помогать Блоку?
– Да, Блок пробовал себя, может ли он быть режиссером, это была проба, а Геннадий вызвался ему помогать...
– Поэтому он и получил роль Бертрана не один, а вдвоем с Музалевским?..
– Да, скорее всего так... Это должна была быть постановка
Несмотря на дразнящую новизну обаятельного свидетельства Н. Ф. Лежен, а может быть, именно благодаря ему, артисту Р. хотелось кое о чем переспросить самого Александра Александровича, и, на свою беду, он знал, как это сделать. С отвратительным филологическим занудством, от которого не сумел избавиться с университетских времен, он швырнул себя в библиотечные закрома (в том числе и в библиотеку самого БДТ, на его глазах не раз униженную неоправданными списаниями старинных книг и журналов, которые тут же утаскивал домой один трудящийся у нас "книголюб") и столкнулся с обилием материала, лежащего на поверхности, но не использованного. Ни один блоковед, критик или аспирант искусствоведения не поднял безусловно диссертабельной темы "Эстетические, культурные и этические противоречия между Александром Блоком и Большим драматическим театром в 1919-1921 гг.".
И вправду, картину почти принудительного сотрудничества (Блок отказывался, Андреева заставляла) столько раз подчищали, лакировали, населяли подтасовками, а в конце концов так извратили, что она превратилась в сиропную легенду, к которой добавил свой штришок и лично Р., готовя юбилейное представление через шестьдесят лет после блоковской попытки: все, мол, хорошо, что хорошо кончается...
Но А. А. Блок, отдававший театру остатки своего времени и сил, с легендой был не согласен и, предавая огню большую часть записных книжек, позаботился, чтобы часть заметок о его взаимоотношениях с новорожденным БДТ все же осталась.
Поэтому, преодолевая природную тупость и лень, Р. в период летнего отпуска 1980 юбилейного года сделал ряд выписок из писем, дневников и записных книжек Александра Александровича, полагая, что и эта хроника существенна для прояснения предлагаемых обстоятельств. Дурак-то он дурак (время от времени у автора возникает неодолимое желание польстить себе, величаясь "дураком", не станем отказывать ему в тихом удовольствии), но все же допер, что речи и реплики покойного Блока по определению не могут быть менее интересны, чем сценки, почему-то запомнившиеся артисту Р.
18 июля 1919 г. Объяснять Гришину "Розу и Крест".
А. А. Блок, "Записные книжки"
А. И. Гришин - тот самый управляющий театром, который в 20-м году давал Блоку пустые обещания, а в 1921-м сбежал за границу, оставив людей без зарплаты. Этот факт засвидетельствовал в своих воспоминаниях артист Геннадий Мичурин.
Разговорцы с откладываниями пожирают на театре беспримерное время и тянутся бесстыдно и утомительно...
Вот, к примеру, Гришин, которого, по замечанию Блока, "тянет на второй сорт":
– Простите, не успел, замотался, сами понимаете, какая жизнь, не до жиру, быть бы живу, жалованье обеспечить и так далее!.. Ради Бога, не сердитесь, Александр Александрович, через неделю непременно прочту... Ах, ах, не успел, каюсь!.. Ну еще денечка два, будьте великодушны...
– Прочел, прочел, Александр Александрович, дорогой! Какая поэзия! Как высоко!.. Но вы уж простите меня, дурака, не все понял, ну, просто-таки ничего не понял... Вот если бы нам встретиться... Дней через несколько... И вы бы мне объяснили, Александр Александрович, что там все-таки содержится, и для чего это все, и кто кому, как говорится, дядя...
Объяснять Гришину "Розу и Крест"...
Оставалось следить, как развивались интересующие нас события, которые никак не развивались, потому что данные Гришину объяснения не помогли.
10 апреля 1921 г. Я пробовал навести Лаврентьева и Гришина на "Розу и Крест". Лаврентьев отмычался, Гришин, подумав, сказал: "Может быть, после Кальдерона"...
А. А. Блок, "Записные книжки"
Стало быть, до самого конца его не оставляла надежда.
К сведению студентов, аспирантов, диссертантов, докторантов и книголюбов. Размышляя о судьбе "Розы и Креста" в Больдрамте, не худо понимать, что окончательное решение репертуарных и прочих вопросов было все-таки не по силам ни управляющему Гришину, ни главрежу Лаврентьеву. Окончательное решение принципиальных вопросов не выпускала из своих цепких большевистских ручонок Комиссар отдела театров и зрелищ Союза коммун северных областей (кажется, так называлась ее должность) Мария Федоровна Андреева.
А эта дама еще в 1913 году, возражая против постановки в Свободном театре, писала: "Они хотят ставить пьесу (мистическую пьесу!) Блока - "Роза и Крест" это просто плохая пьеса, написанная плохим языком, искусственная и фальшивая, а я должна буду играть в ней графиню Изору..."
Да не играй ты, Бог с тобой, другим не мешай!..
7 февраля 1920 г. ...> Общее недовольство Андреевой.
28 февраля 1920 г. ...> Вечером - в театре, тяжелое чувство от Андреевой продолжает угнетать, пора объясниться.
18 марта 1920 г. ...> Заседание директории. Тяжело с Андреевой - еще тяжелее, чем с Горьким.
22 апреля 1920 г. ...> Вечером в театре - похмелье Лаврентьева, Крючковская морда, вообще - мрачно, уныло, гнетуще, как большей частью.
4 ноября 1920 г. ...> Вечером - в театр. У Лаврентьева - слухи об отъезде Андреевой и Горького. ...>
19 ноября 1920 г. ...> Вечером - в театральном болоте своем (Освенцимский разъясняет, как загрыз его Лаврентьев, и др.). А Люба - в своем. Неужели я вовсе кончен?..
А. А. Блок, "Записные книжки"
– Зачем вам А.?
– спрашивал Товстоногов.
– Он будет портить всю атмосферу.
Р. еще не привык к такой степени откровенности и только переспрашивал:
– Вы думаете?
– Уверен.
Очевидно, у него были основания говорить так. Впрочем, и у Р. их хватало на то, чтобы согласиться с советом.
– Может быть, поговорить с Б.?
– размышлял он, проводя предварительные "пробы".
– Стоит ли?
– без паузы парировал Гога и доверительно добавлял: - с его премьерством!..