Этна
Шрифт:
Это работа, и очень нелегкая работа, ее у меня много.
«Это лучшие дни твоей жизни, — сказал голос в моей голове. — Они начались давно и пусть не кончаются никогда».
Вот сейчас мне надо написать — срочно, сегодня последний день — свою колонку… куда? Немцам? Голландцам? Они у меня уже путаются.
Зато я знаю, о чем напишу.
Оно называется «Бен Амаль», это никак не итальянское название, тут скорее пахнет Африкой — той, что отсюда совсем рядом. Но виноград для него как раз и растет ближе к Африке, к югу от Сицилии, на острове Пантеллерия. Называется этот сорт дзибиббо, он уникален. Когда-то давно он умер, о нем остались
И вот теперь есть это сладкое вино, безумно модное на светских вечеринках там, где теперь собираются богатые и знаменитые — на средиземноморских островах.
Да ведь и не вино почти, это же какой-то тягучий, странного янтарно-зеленоватого оттенка ликер с тонами цветочного меда, вкус — персик в меду? Засахаренная абрикосовая косточка? Чудо.
Создал это чудо не «Пьетро дель Куоре». А вовсе даже расположенная ровно на противоположном конце острова «Энтреллина». Когда в нашей крепости упоминают «Энтреллину», все не то чтобы злобно морщатся, а как бы на секунду замолкают. На Сицилии есть всего четыре крупных и значительных хозяйства, включая наше и вот это. Те, с кем лучше считаться. Друг к другу они относятся… сложно. Даже несмотря на то, что по сортам винограда и стилю работы — ничего общего, конкуренция бессмысленна.
Это моя колонка, я могу писать там что угодно, я могу упоминать «Энтреллину». Ну, хорошо, я напишу еще о мальвазии, которую выращивают как раз у Пьетро, только на другом острове. Согласно договоренности — не упоминая авторства. А жаль, получается такое же сладкое вино с очарованием немецкого айсвайна. Из заизюмленной ягоды, которую нежно подсушивают 25 дней. И везут сюда, на нашу винодельню, не то чтобы в холодильнике, но в специальных машинах с климат-контролем. В этаких кондиционированных грузовиках.
Завершить же колонку можно цитатой — только бы найти, чьей. «Мужчины считают себя обязанными говорить, что любят стройных женщин и сухое вино. И только самые смелые признаются, что женщины лучше слегка толстые, а вино — сладкое». Это ведь правда.
И тут мне стало плохо.
Понятно, что то была глупость, но в такие минуты думаешь не совсем головой.
Джоззи.
Джоззи, которая полтора года назад приехала сюда с рюкзаком через всю Италию на мотоцикле.
Она — и мотоцикл. Мало ли что она не ранена. Ранен мог быть кто угодно еще. Но мотоцикл…
Я вынесся из домика, прижимая к груди завернутое вещественное доказательство, в нешуточную уже жару на автостоянку. Посмотреть на ее двухколесную машину.
И там была Джоззи. Выводила как раз свой здоровенный черный мотоцикл, собираясь куда-то. Номерные таблички были на месте. И ни одной царапины.
— О, — сказал я глупо, — ты здесь. С тобой все в порядке.
— В порядке? — задумчиво посмотрела она на меня, склонив голову. — Нет. Я не спала с тобой два дня. Или три. Это, по-твоему, порядок?
Закинула ногу на седло, мелькнув хорошо очерченным задом, и выехала на дорогу.
Все хорошо. У меня есть Джоззи. Хотя это еще надо посмотреть, кто у кого есть.
Я пошел перепрятывать улику — позади нескольких из многих тысяч книг на одной из сотен полок, в графскую библиотеку в громадной каминной зале справа от ворот. Чтобы добраться до верхних полок, нужна лестница. Пусть дотянутся туда, вверх, своим миноискателем.
Больше
В каком-то смысле нас познакомила маркиза Валерия, Валерия Пьетро Ланца. Это совершенно замечательный персонаж — с седыми пушистыми локонами над абсолютно черными, как у ее брата Джорджио, бровями. У нее не только свой, отдельный от брата титул, но и свой дом километрах в трех от нашей крепости. Причем дом буквально в точности эту крепость повторяет, с таким же внутренним двором, только он вдвое-втрое меньше.
Там я ее и увидел, случайно, примерно через неделю после появления на Сицилии: осваивал окрестности хозяйства, просто хотел спросить дорогу. Маркиза Валерия стояла у пылающей кухонной печи и смотрела на меня пристальным и ехидным взглядом пожирательницы младенцев из самых жутких сказок.
Я так ей и сказал. Она захохотала, и обоим стало легко. Еще легче оказалось, когда мы нашли общие интересы.
Маркиза Валерия и ее дом с высокими кирпичными трубами, увитый плющом и виноградом, знамениты в равной степени. И еще более знаменита ее печь, та самая. Здесь, у печи, работает кулинарная школа, в которую иной раз приезжают чуть не из Ломбардии. Потому что кулинарные книги Валерии Пьетро Ланца известны по всей Европе. Сюда являются учиться как соседи — крестьянские дети (бесплатно), так и кто угодно еще. И проходят суровую школу: «Невозможно научиться бегать, не умея ходить. Вам предстоит усвоить базовые вещи. Понять продукт, растущий здесь, на грядке, за дверями». А не понимающих продукт и предельно простую сицилийскую кухню ждет следующее: «Ты ешь свои ошибки, чтобы лучше их запомнить».
Не то чтобы поедание ошибок было мучительным делом, это вполне веселая процедура — урок кулинарии у маркизы Валерии есть просто коллективное приготовление обеда или ужина, который ученики затем поглощают вместе с учителем, попутно обсуждая, что не так. Кстати, обучение бывает взаимное — крестьяне часто приходят показать, как их бабушка мыла пшеничные зерна, чтобы приготовить «куччу», или как в этих краях солят анчоусы. А прочие, включая Валерию, внимательно слушают или следят за руками говорящего.
Во время второй нашей встречи маркиза начала оживлено обсуждать вспыхнувший в те дни скандал, который устроил Санти Сантамария, шеф-повар барселонского Can Fabes: человек получил приз за лучшую кулинарную книгу года, и нет бы в ответ просто поблагодарить всех, кого следует, за такую честь — воспользовался пресс-конференцией, чтобы лягнуть коллегу-испанца за применение стабилизаторов в желе. А настоящее желе, как вы, Серджио, сами понимаете…
— Да-да, — сказал я. — Мы с Санти об этом говорили. Он всё объяснял, что сам крестьянин и сын крестьянина, и всегда был за простую еду. А я в этот момент ел у него рыбу на пару с горошком и написал потом целых две колонки…