Это было у моря
Шрифт:
— Ты нормально?
— Да.
На Сансу плотным одеялом вдруг навалилась странная усталость и какое-то отупляющее спокойствие. Она откинулась тяжелеющей головой на плечо Пса, почти в полусне. Пес искоса глянул на нее, пытаясь оценить жест, и вдруг приобнял ее правой рукой, перехватив вожжи в левую. Санса, уже засыпая, отметила про себя, что он прижал ее к себе, но очень осторожно, помня о поврежденной ее спине.
Как было хорошо, уютно. Как зимой, в мягком кресле, у камина. Какой чудесный сон… Рыцарь спас ее и везет на верном коне в свой замок… Как в ее любимых
Санса спала, когда Пес через пять минут доехал до конюшни и, спрыгнув с Неведомого, осторожно снял и ее. К ним подошли служащие, которых Серсея уже предупредила по телефону. Пес посадил мирно сопящую Сансу в подогнанную машину, коротко поблагодарил хозяина, пообещав через час вернуть автомобиль обратно, и сел за руль. Пристегнул Сансу. От щелчка закрепляемого ремня Санса вздрогнула, но не проснулась, лишь едва слышно пробормотала: «Не уходи. Я не проснусь, не бойся…»
Пес почесал зудящую, как всегда, когда он нервничал, спаленную бровь. Ничего не скажешь, день удался. И тронул с места машину.
Он подъехал к усадьбе, не глуша двигателя, зашел на участок и направился в дом. Не отвечая на вопросы бонны и горничной, он прошел в спальню хозяйки, забрал оттуда Пташкину майку и штаны с телефоном и забежал на секунду в свою каморку, в которой испуганная горничная как раз заканчивала наводить невиданный доселе порядок. Допитая до половины бутыль вина стояла рядом с мусором. Ну нет! Это, седьмое пекло, его ужин! Пес забрал бутылку и собранную с утра сумку, буркнув горничной:
— Осторожно, возле окна — осколки. Хозяйка в курсе.
— Про что, про осколки?
— Да не про осколки, дура ты, Иные тебя забери! Про девчонку. Пташ… Санса на прогулке упала с лошади, сильно ударилась, и теперь я везу ее в гостиницу. Она в машине, спит. А я тоже сваливаю. Ну про это ты, верно, знаешь. И все, собственно. Счастливо оставаться… Хозяйке скажешь, приду завтра утром. Часам к восьми. Бейлишу — привет! Оставь для него пару осколков — под кроватью…
Пес вернулся в машину. Пташка спала, тихо, как мышь, уткнувшись носом в ремень. Пес включил кондиционер (в салоне стало душно) и тихо повёл машину по проселочной дороге.
Возле вчерашнего фонаря остановился, открыл окно, закурил. Сигарет тоже на завтра не хватит. Надо было в магазин, и еще вина. Или чего-то покрепче. Сейчас отвезет Пташку — и туда. А потом — отогнать на конюшни машину, да побыстрее, чтобы, упаси боги, не встретиться с хозяйкой и компанией, и пешком — обратно в гостиницу. Через лес. Может, ему повезет, и те двое окажутся еще на своем пригорке…
Пташка зашевелилась на сиденье, поджимая под себя ноги в сапогах. Вот пекло, тапки-то ее он забыл. Те, в черную клетку… Тапки…
Впереди была развилка: одна дорога вела к гостинице, другая — на шоссе. Пес бросил на Пташку быстрый взгляд и повел машину в сторону шоссе. На полдороги он остановился.
«Какого Иного я делаю? Чистый бред сумасшедшего… Что за наваждение?»
Не было просто сил даже на то, чтобы дышать. Ее присутствие и мерное посапывание
Пес резко развернулся и поехал обратно на развилку, а оттуда свернул к гостинице. Там он припарковался поближе, заглушил мотор и пошел разбираться с читающим за стойкой журнал администратором гостиницы. Бдительная Серсея, как выяснилось, позвонила и туда. Администратор кротко предложил Псу забрать свой ключ и заодно ключ от Пташкиной комнаты.
Что они все, сговорились сегодня на каждом шагу искушать его немыслимыми соблазнами? В пекло все!
Пес взял оба ключа, пошел отпирать Пташкин номер, заклинил дверь Пташкиной шлепкой, что нашел у порога, и отправился к машине, за хозяйкой комнаты. Бережно, стараясь, как только возможно, не разбудить ее. «Не просыпайся!» — он бы этого просто не выдержал. «Боги, Иные бы вас побрали, дайте мне какой-нибудь знак, что вы хотя бы иногда меня слушаете», — сделайте так, чтобы она не проснулась, пока он не закроет эту дверь, оставив ключ внутри, на подушке, возле ее щеки.
Пташка вздохнула легко, словно ветерок, ее дыхание коснулось его опаленной щеки. Он поднял ее — тяжелую и теплую, и, почти не замечая ее веса, пошел вперед: через скрипнувшие двери — Пташка нервно вздрогнула и вцепилась в его рукав — через коридор, по грязноватому паласу, мимо с любопытством глядящего на них администратора, прямо к ее двери.
Там он тихонько положил ее на кровать. Пташкино дыханье на минуту прервалось — Пес замер. Она тоненько, по-ребячьи всхлипнув, вновь задышала ровно, отвернувшись лицом к окну. Пес провел рукой по вспотевшему лбу. Вот, все. Почти все.
Он вышел прочь, забрал ее тряпки из машины, снова вернулся в ее номер, положил вещи на кресло, а телефон — на тумбочку у кровати. Туда же ключ. Потом, вдруг вспомнив, вытащил из кармана брюк ее вчерашний лифчик, что подобрал ночью на берегу. Тонкая ткань все еще пахла ей — морской солью, слезами, пряным запахом ее кожи. Так, лифчик тоже на кресло. Он оставил себе только металлическую пластинку, на которую она наступила под фонарем. Формально, он ничего не крал. Просто нашел ее первым…
Он вышел, не оглядываясь, тихо, но плотно закрыл за собой дверь, так, чтобы щелкнул замок. И осел на ковер. Теперь можно было и сдохнуть тут, как и полагается верной собаке.
Пташка за дверью вскрикнула, как раненый зверек. Пес, шатаясь, встал, и зажимая руками уши, побрел в холл. Сумку в номер — хоть тут повезло: его номер в противоположном углу коридора. Бутылку — туда же: по пути купит еще. Пес взглянул на телефон: проверить, сколько времени. На экране высветились три пропущенных звонка от Серсеи. В пекло тебя, вместе с сынком и гостями! В самое последнее — седьмое, то, что заледенело от тоски и запаха белых лилий. У него сегодня загребучий выходной! И он уже начался…