Это было у моря
Шрифт:
Когда он усаживался, случайно дотронулся своим плечом до ее плеча, и оба вздрогнули. Санса прижалась поближе к Мирцелле, но подвигло ее на это отнюдь не отвращение. От его случайных прикосновений ее бросало в непонятную дрожь, почти темнело в глазах, а в ушах и в животе запорхали уже знакомые ей бабочки. Колени сводило сладкой истомой, по спине словно шел электрический разряд, и волоски на шее становились дыбом, а живот покрывался мурашками. Сансе становилось от всего этого жутко — перед ней опять начинало мерцать таинственное лицо взросления, которого она желала и боялась. В такой близости было отчаянно
Пес, казалось, не замечал ее смятения. Отвернувшись, он уставился в окно и просидел так до конца поездки.
Сансе как-то удалось взять себя в руки. Особенно ее охладила мысль о предстоящей верховой езде. Тут-то и помощь Джоффри не понадобится — она сама все сделает. Ничего, будет держаться в хвосте, подальше от всех, авось никто и не заметит ее неуклюжей посадки и немеющих от страха падения рук. Лишь бы только лошадь попалась смирная.
На курсах у нее была злая молодая кобылка, которая, прямо как Джоффри, так и норовила ее укусить, если только Санса оказывалась в доступной близости. Всех самых мирных лошадок отдали младшим, и Санса мучилась с этой бестией, пока не решила завязать с курсами навсегда. Младшая сестра тогда рассказывала, что ее пересадили на лошадь Сансы, и они после некоторых выяснений отношений подружились. Санса и слышать про это не хотела. Тогда, помнится, она сказала сестре, что это все потому, что у той у самой лицо длинное, как у лошади, да и воняет она так же — вот эта дурацкая животина и почувствовала родство. Сестра обозвала ее в ответ рыжей трусихой.
Как давно же это было, и какие они тогда были дурочки! Санса отдала бы что угодно за то, чтобы сейчас обнять вредную сестру. Та бы не стала плакать от щипков Джоффри и живо придумала бы какую-нибудь пакость, чтобы досадить гадкому мальчишке. Санса всегда сама оказывалась объектом проделок Арьи, но, похоже, так ничему от нее и не научилась.
Машина остановилась, они приехали. Пес резко отворил дверь машины и выскочил, как будто за ним гнался рой ос. Отойдя от машины на добрых двадцать футов, он жадно затянулся сигаретой.
Санса помогла Томмену отстегнуться. Джоффри, не глядя ни на Сансу, ни на младших брата и сестру, вылез из машины и, перебрасываясь репликами с приятелем, пошел к конюшням. За ним, как свита, поспешили фотограф и люди Бейлиша. Сам Петир о чем-то тихо говорил с Серсеей.
Когда Санса, наконец, выбралась из машины — последней, Джоффри уже выводил из стойла великолепного гнедого жеребца. Лошадь принадлежала их семье, как и две другие: мелкая, серая в яблоках ласковая трехлетка Мирцеллы, чудесный белый конь Серсеи и толстенький шоколадный пони Томмена. Лошадей доставили сюда в специальном контейнере на каникулы, а в конце лета их таким же образом отвезут в столицу.
Санса уныло побрела к конюшням, томимая самыми нехорошими предчувствиями. В конюшне было полутемно и пахло сеном и животными. Санса чихнула. Служащий нервно осведомился, нет ли у нее, случаем, аллергии на лошадей? Нет, аллергии у Сансы не было. Был только панический ужас, всего-то. Служащий успокаивал ее, уверяя, что ей сейчас подберут самую смирную лошадь. Он по пути бросил ей перчатки и защитный шлем и вывел на свет божий среднего размера палевую лошадку, на вид
Санса боязливо погладила лошадь по шелковистому боку.
— Она не будет кусаться?
— Да нет, что вы. Рона у нас мухи не обидит. Она сама вас боится. Когда будете проезжать лесом, возле деревьев не спешите, она может испугаться. Она в юности повредила ногу об корень, вот и шарахается теперь. И для забегов больше не годится. А тут народ катать — в самый раз.
Санса с жалостью поглядела на чудесное животное, которое косилось на нее карим, блестящим глазом из-под светлой челки. Она взяла лошадь под уздцы и вывела ее из конюшни. Почти у входа лошадка вдруг занервничала и подала вправо, проходя последнее стойло, где стоял чудовищного размера черный, как смоль, жеребец, злобно раздувающий ноздри.
— А это что за чудовище?
— О, это наш Неведомый. Он у нас диковат, редко кого к себе подпускает. Нам его было сдали на перевоспитание, да хозяин в прошлом году скоропостижно скончался. А вдова продала его нам.
— И как, перевоспитывается?
— Потихоньку. По крайней мере, кусается уже через раз. Его редко выгуливают — из-за норова, вот он и грустит.
Непохоже было, чтобы жеребец грустил. Он запрядал ушами и зафыркал, словно чувствуя, что говорят о нем. Санса спешно увела свою кобылку подальше от опасного зверя.
На улице служащий помог ей влезть в седло. Было страшно, но лучше, чем она предполагала. Есть шанс, что она хотя бы не свалится тут, у конюшен. Тело само отрабатывало знакомый навык, руки знали, что делать. Санса рискнула выпрямиться в седле и тут же почувствовала себя увереннее.
Неподалеку гарцевала Серсея на своем белом Джокере, а Мирцелла кормила свою серую Искру яблоком, терпеливо дожидаясь, когда пухленького Томмена запихнут в шлем и усадят на пони. Бонна осталась дома, и сестра приглядывала за младшим. Джофф с приятелем позировали фотографу на ближнем лужке. Бейлишу, выбравшему рыжую поджарую кобылку, подправляли слишком длинные стремена, Пес куда-то исчез.
Наконец все приготовления были закончены. Томмена усадили на пони, и вся процессия тронулась. Санса старалась держаться подальше от Джоффри, и вскоре оказалась в самом конце. Дети, поначалу тащившиеся рядом с ней, осмелели и ускакали в авангард, к матери. Собственно, вся тревога была за Томмена, Мирцелла же держалась в седле, как прирожденная амазонка. Санса не решилась на подвиги и тихонько, рысцой, не дергая лишний раз пугливую кобылу, ехала, слегка отставая от всех.
Пес так и не появился. Может, он вообще не умеет ездить верхом? В конце концов он телохранитель, а не каскадер. Да и верховая езда, бывшая неизбежной потребностью раньше, теперь превратилась в способ убить скуку для богатых.
Денек меж тем разгуливался. Солнце уже не висело в мутном мареве, а начинало иногда вылезать из-за туч.
Парило очень прилично. Кавалькада впереди весело перекрикивалась, о чем — Санса не понимала. Она продолжала тащиться медленнее всех и постепенно отставала все больше. Мерная поступь лошади усыпляла плохо выспавшуюся Сансу, она почти клевала носом. Ток, ток, ток — дурацкое солнце — хочется прикрыть глаза. Боги, как же хочется спать! Санса почувствовала, что из ослабевших рук выпала уздечка, и резко открыла глаза.