Это было у моря

Maellon

— А как же родственники?

— Ну что — родственники? Войдут в положение. Надо же будет племянницу вернуть. Или вот что: окажись в «положении» сама — тут же размякнут. Родишь одновременно с теткой — вот весело-то будет!

— Да ну тебя! Еще не хватало. Мне же всего шестнадцать!

— Ну и что? Можно подумать, в шестнадцать рожать нельзя… Да потом как ни торопитесь, родишь то уже почти в семнадцать…, — Ранда засмеялась, — Ну не хочешь, как хочешь. Но хоть молодчика-то найди. А то чепуха выходит… Ну не прогонит же он тебя!

—

А он может. Он такой…

— Упрямый как пень? Что-то я сомневаюсь, подруга. Особенно после всего и вынужденной этой разлуки. И воздержания тоже. Тоже мне, стоик. — Миранда фыркнула и потянулась за очередной конфетой.
– И вообще. Понять бы, куда он делся. Не в твою ли сторону поехал? Знаем мы стоиков этих…

В эту ночь Санса наконец-то заснула мирно. Ранда уступила ей спальню, а сама ушла в отцовскую. Занавесок в комнате не было — панорамное окно бросало в комнату странные отблески далеких огней. Прямо у нее в ногах расстилалось розоватое низкое городское небо, обложенное снеговыми тучами. Сон уже начал прилипать к ресницам, а Санса все стряхивала его, пытаясь насладиться забытым чувством покоя, что охватило ее после выпитого вина и разговора с подругой. Все будет хорошо… снег сыплется за окном… всё будет хорошо… Спи…

========== II - Интермедия 10 ==========

Интермедия 10

За дорогой, над старой усадьбой,

Небо скрылось в свинцовости млечной.

То ли похороны, то ли свадьба

У земли в тишине вековечной.

Хруст шагов по замерзшему насту

Приглушается снега величьем.

Я вступаю в безмерную касту

Таинств ночи и дней безразличья.

Лес пространство кольцом обнимает,

Вдалеке словно нет и прохода.

Шаг испуганный вечность ломает

На границе пройденного года.

Нет надежды, что за поворотом

Есть реальность и есть продолженье

Той дороги, что выбрал мне кто-то

В ограниченном передвиженье.

Есть надежда остаться навеки

Частью зимней гармонии строгой,

Где — ни образа, ни человека,

Лишь свинцовая даль за дорогой.

И объятья зовущие снега,

Притяженье иных измерений,

Одиночества верного нега,

Боль падений и взлет озарений.

1.

Пока Санса ночевала у подруги, дома разыгралась нешуточная буря. Все домашние заняли позиции вокруг кабинета. Ближе или дальше — не имело значения: штормило так сильно, что качка ощущалась на любом отдалении. Дети не спали в кроватях: Эйегон — накрыв голову подушкой, чтобы не дай боги чего не услышать, Рейелла — лежа вытянувшись в струнку, закрыв глаза — подавая пример выдержки трусишке-брату.

Рикон знал, что Бран сидит за компьютером и поэтому был вынужден в своем углу, завешенном плакатами с супергероями, притворяться, что спит. Но спать не моглось, пока из противоположного конца этажа доносились голоса: виноватый — дядин и трепещущий от негодования — тетин. Рикон беззвучно пошлепал ладонью по одеялу, и лежащий на полу Лохматик тенью запрыгнул на кровать, распластавшись колбасой рядом с хозяином. Рикон уткнулся в теплую темную шерсть верного приятеля — так может хоть заснуть удастся…

2.

Арья уселась, как обычно, на подоконнике в коридоре — она не считала для себя нужным делать вид, что ничего не происходит. Сидела, чертила пальцами по стеклу, и размышляла, что от всей этой глупой любви одни неприятности. Уж она то ни за что не попадется в капкан. Бедная Санса — вот же не повезло человеку,

когда эмоции превалируют над разумом. Время от времени Арья смотрела вниз, в окно, где Джон уже второй час чистил снег и с растерянностью думала о том, что же ей все же делать со вчерашним почтовым уловом. Пусть Санса вернется для начала домой — а там видно будет. Еще две недели назад она спросила бы у Джона — но теперь это было совершенно невозможно. Она почти надумала пойти к Брану, но вспомнила о том, что он размазня, и что вообще, чем меньше народа знает, тем надежнее спрятан секрет. Тем более, Бран мог и Сансе растрепать — с него станется. Пусть себе пока полежит. И неплохо бы понять, чем сердце успокоится у старших. Арья вздохнула и вновь принялась дышать на стекло и рисовать узоры.

3.

Джон даже снаружи не мог укрыться от злых голосов родителей. Вокруг царила неземной тишина: свежий, влажный снег словно впитал в себя все звуки, как в ватное одеяло. Даже чирканье лопаты по дорожке звучало как-то наполовину приглушенно, словно почти до предела скрутили на «нет» и громкость и эхо. Дорожка уже была вычищена — дальше только до асфальта скрести. Все равно до завтра еще нападает. Он вздохнул и поплелся разметывать подъездную дорогу — завтра по любому надо было ехать за Сансой.

Джон чувствовал себя кругом виноватым. Арья вторую неделю неизвестно из-за чего смотрела на него волком. Теперь еще и Санса прибавится. После того, как Джон, без надобности притащившись в школу за кузиной раньше времени, обнаружил там наблюдателя: здоровенного, мрачного как туча бородача на байке, он рассказал обо всем отцу. Тот посоветовал ему держать язык за зубами и не говорить ни матери, ни особенно самой Сансе. Тогда Джон понял, что наблюдатель и был тот самый пресловутый Клиган, что протаскал девчонку всю осень неизвестно где, и делал там с ней неизвестно что, а она еще, похоже, к нему неравнодушна. Это в голове Джона уж совсем не укладывалось — как можно было влюбиться во что-то столь непривлекательное? Про девочек он вообще ничего не знал: вечно у них какой-то бред в голове! Джон покосился на Арью, сидящую на подоконнике в коридоре. Она, внимательно за ним наблюдающая, тут же сделала вид, что даже и не смотрит в его сторону, подышала на стекло и принялась разукрашивать его завитушками.

И эта туда же. Ну ей-то он что сделал? Или напротив чего-то не сделал? Иные их разбери!

Больше же всего Джон чувствовал себя виноватым за нынешний скандал родителей. После того, как он сегодня еще раз поговорил с отцом по поводу того, что ему тяжело скрывать правду от матери, которая видела его насквозь и уже засыпала вопросами на тему того, что случилось, Рейегар сказал, что да, он прав — Лианна имеет право знать. Что он поговорит с ней сам, и чтобы сын не заморачивался и не беспокоился. А теперь из этого всего вышел скандал: мать нервничает - а ей это противопоказано. А отец как всегда берет все на себя — и ему то больше всех и достается: отдувается за всех.

Лучше бы он молчал, идиот! Надо было, возможно, сказать самой Сансе — но это Джон посчитал категорически неправильным — из субъективных соображений. Ему страшно не понравился тип на мотоцикле: не должна его сестра, со всеми ее достоинствами, уже натерпевшаяся, измученная до предела вошкаться с этим обгорелым чудищем. К чему ей вообще все это?

После смерти Робба Джон словно заступил на его место: Санса для него всегда оставалась обидчивой девочкой с рыжими косичками, которую в детстве так просто было напугать — не чета Арье. Теперь, когда он — единственный из детей в их расширенной семье, кто был старше ее — следовательно, должен заботиться о ней. Так, как бы сделал Робб. А тот бы ни за что не отдал сестру на растерзание этому не внушающему доверие персонажу. Санса говорила, что он хороший — но много она понимает! Влюбленная дурочка…