Это было у моря
Шрифт:
Сандор невесело усмехнулся и продолжил вглядываться в лица девочек, стайками бредущих к выходу с территории школы. Все одеты в форменные одинаковые пиджачки и брюки. Вроде Пташка ему говорила, что им полагается носить юбки. Может, это не та школа? Нет, некоторые были в юбках. Видимо, предполагался выбор. Она то уж, наверное, напялила бы штаны — Сандор уже заметил какую-то странную ее нелюбовь ко всему платеьеобразному. Почему? И этого он не знал — а теперь уже и не узнает…
Ну где же она, все же? Должно быть он все-таки ее пропустил. Одна из девочек завернула за угол и прошла почти рядом с ним, бросив на Сандора настороженный взгляд. Он отвернулся — незачем ему светиться.
Вот как
Ручеек студентов почти иссяк. Пропустил? Ну и хорошо, значит не судьба. Сандор уже было собирался за руль байка, чтобы отвести его подальше и пускаться в обратный путь — куда глаза глядят, когда возле выхода из школы мелькнуло что-то до боли знакомое — темная шапка волос, тонкая фигурка, изученная досконально манера двигаться… Сандор будто врос в землю — стал одним из столбов, окружающих дурацкую будку. Внутри все перевернулось, время изменило свой бег и пошло в другом направлении. А она шла себе, легко спускалась с крыльца, болтая о чем-то с блядовитого вида кудрявой девицей, шедшей рядом. Засмеялась, взъерошила волосы, потом застегнула незнакомое ему пальто — видимо, ей родственники купили…
Впервые за много дней Сандор почувствовал, что в голове словно свет включился — да что там свет — целый поток молний бил в воспаленный мозг. А источником этого всего безобразия была она — старшеклассница в синей юбке, так беспечно скользящая по ступеням рядом с подругой. Щебечущая что-то девчачье. Боги, пусть все эти стены разрушаться, пусть станут прозрачным! Оглянись моя радость, я все же дополз до тебя — хоть и поздно… Но она все шла себе, никуда не оборачиваясь.
К девочкам подошли двое — на этот раз парни. Одного Сандор тут же окрестил про себя «дроздом» — черный, худощавый хлыщ что-то вещал, ехидно глядя на Пташку. Та, нахмурив тонкие брови, отвечала. Вскоре подошел и второй. Сандор напрягся. Это нравился ему еще меньше — похожий на снулую рыбу, вялый, с толстыми как у сома губами и неожиданно цепким, пронзительным взглядом почти белых глаз. Ну и публика у них тут! Этот ничего не говорил, просто стоял и смотрел на Пташку и на ее пышку-подругу, пока его приятель-дрозд зубоскалил. А она вся напружинилась и приняла тот самый вид, что Сандор много раз наблюдал, когда Пташка сталкивалась с Джоффри. Приготовилась к атаке.
В этот момент Клиган уже почти готов бы похерить все данные Таргариену, себе и миру обещания, выйти из тени и распугать этих зарвавшихся щенков, мучающих его девочку. Шугануть оглоедов, обратить их в бегство, забрать ее — за руку? — на руках? — навсегда себе. Но Пташка справилась сама — она многому научилась за последнее время и этому тоже. «Дрозд» скукожился, словно его холодной водой облили, а толстогубый просто развернулся и, бросив на подруг последний въедливый взгляда, неспешно побрел в сторону расположенного по другую сторону от школы парка. «Дрозд» поскакал за ним вслед. Сандор был одновременно и горд Пташкой — и раздосадован — еще один шанс упущен. Она даже не покраснела -
А дальше началось что-то совсем невообразимое. К парочке присоединился юноша: типичный мальчик-одуванчик, из тех, что вызывали у Сандора молчаливое бешенство: длинный, сутулый, с коричневыми нестриженными космами, да еще и со странным лихорадочным взглядом темных глаз. Этот тоже смотрел только на его Пташку — преданно, почти влюбленным взором. Продолжалось это недолго. Почему-то внезапно оказалось, что Пташка дала себя обнять этому хиляку — дурно ему что ли стало — или гормон в голову дал? А может, просто паренек наширялся? Они вместе прошли по двору — он так на ней висел, словно и идти не мог, как пьяный. Обнимал ее за плечи так, словно у него было такое право — а Пташка еще и за руку его поддерживала своими лапками — как бывало, хваталась за ладонь самого Сандора, когда они спали вместе. Когда-то она так вела его самого— в тот дурацкий вечер, когда Сандора свалила простуда…
От воспоминаний и давнишних ощущений ее близости сводило нутро и выворачивало наизнанку мозги — на контрасте между «тогда» и «сейчас». Все это было совершенно невыносимо наблюдать — стоило уже свалить — но Сандор не мог заставить себя сдвинуться с места, просто стоял смотрел, вливая в себя каплю за каплей яд осознанья того, что да — она живет. Живет без него. У нее есть друзья, есть недруги, есть поклонники — все ей по росту, по возрасту. А у него не было никакого права тут находиться-все права на нее он потерял там, в аэропорту, когда отправил ее навстречу всему этому. Отрывая с мясом от себя — отрешая от прошлого. Все сбылось, все шло как он и хотел. Отчего же ему так тошно теперь?
А Пташка тем временем (ее подружка копошилась в сумке) обняла гадкого мальчишку — крепко, прижимая к себе. Сандор не видел его лица — только ее. А она улыбалась — боги, улыбалась! Так должно быть улыбается мать, держа на руках ссадившего коленку малыша — покровительственно и тепло, вечной женской загадкой, незримой силой, бесценным утешением.
Потом троица села на низкую бетонную приступку возле металлического забора. Теперь ему было уже не видно, что они там делают. Болтают? Целуются? Пташка держит сопляка за руку? Или он ее — эти тонкие трепетные пальцы — так некстати то холодные, то горячие? Трогает ее волосы, уже совсем каштановые? Не стоило даже и думать. Он тут уже не участник — он только зритель. От этих детей его отделял стена недопрожитой жизни, просранной, скомканной и нелепой. То, что было у Сандора далеко позади — у них только начиналось. И Пташка не была исключением. Она похоже-таки вылетела из тесной для нее клетки — впереди небо, позади лишь чернота и пепел. Ну не тащить же ее обратно. Это было бы слишком бесчеловечно — даже для него…
Сандор не мог больше заставлять себя лицезреть этот спектакль. Он уныло, как на плаху потащился к мотоциклу и поволок его за собой — на улицу, лежащую за задней стеной забора школы. Краем уха услышал шум подъезжающего автомобиля, оглянулся. Боги, опять лимузин. Шофер помог троице залезть внутрь. Недовольно переговорил с хилым мальчишкой — видимо все же хозяином этой тачки был именно он. Что же, теперь можно было лишь порадоваться — Пташка вновь подцепила себе богатого поклонника. Сандор наделся, что тот хотя бы будет лучше Джоффри. Ну куда уж хуже! Хуже только он сам…
Он кое-как добрался до улицы. Обогнул припаркованный на ней красный корвет. Из окна на него глянул серьезный паренек лет двадцати. Его лицо что-то смутно напомнило Сандору, кого-то давно знакомого. Но в голове и без того был полнейший сумбур и бред — тут не до виденных когда-то лиц. Все лица сейчас безжалостно напоминали ему о ней — той, что осталась позади. Теперь, по-видимому навсегда. Клиган сел на байк - даже тот вызывал у него чувство ненависти, как нож, которым ты сам себе должен оттяпать руку - рывком завел мотор — и поехал вперёд.