Это было у моря
Шрифт:
— Ха, мам, ты же ее знаешь… Она там всех продырявит…
— Да уж. Вы так непохожи. А ты там чем занята? Про лошадь я уже поняла…
— Ну, мам… Ничего особенного. Купаюсь. Гуляю.
— С кем-нибудь подружилась?
— С кем тут подружишься? А, сегодня утром болтала с одной занятной бабулей — с соседкой по комнате. Она, по-моему, очень интересная…
— Хм, и это все? Хорошо. А как там у тебя с Джоффри?
— Да все отлично, мам! У меня вообще все хорошо, я же говорю.
— Да? Ты как-то странно об этом говоришь, и голос у тебя какой-то, ну, другой. Твой, но только взрослее,
— А я и вправду выросла — видимо, вширь. Сегодня не влезла в джинсы, ну знаешь, те, что с вышивкой на колене. Еще и порвала их, пытаясь застегнуть…
— А что ты хотела? Этим джинсам два года. Удивительно, что ты в них еще до сих пор влезала. Приедешь — пойдем по магазинам.
— Мам, ты как-то повеселела, мне кажется.
— Да, наверное. Мне тут звонил один мой старый знакомый, мы разговорились, и он мне насоветовал пойти к психологу, хорошему, его другу. Я и пошла — время было. Ходила уже три раза. И ты знаешь, действительно, я стала многие вещи иначе оценивать и смотреть на них по-другому. Словно тяжесть, что мы с тобой вместе тащим со… Ну с того дня, как твой отец… Ты поняла… когда он ушел от нас. В общем, тяжесть стала ощущаться меньше, я словно духом воспряла. И краски вокруг совсем другие…
— Мам, как хорошо! Ты молодец!
— Да ладно. Это тот специалист — молодец. Иногда просто надо с кем-то поболтать, выговориться… Иначе голова лопнет просто. Есть такие моменты, когда молчание убивает тебя изнутри…
— Да, мам, я знаю. Ты можешь и со мной говорить, необязательно для этого ходить к посторонним…
— Моя хорошая девочка! Еще не хватало тебя этим грузить! У тебя сейчас такое время, когда надо жить — в полную силу. Будет время и на разговоры — но потом… А пока — думаю, у нас все пойдет лучше, когда ты вернешься…
— Уже скоро мам! А может мне прилететь раньше, а? Ну, поменять билет.
— Вот еще, глупости какие! Успеешь еще забуриться в наш холод. Плавай, там, загорай, гуляй! И за себя, и за меня. Только уж с лошадьми ты поосторожней. И позвони мне, когда узнаешь все у врача про свой синяк. Так, мне звонят по другой линии, это из офиса, извини, детка, придется подойти! Перезвоню тебе вечером. Или ты… Ну, пока!
— Пока, мам. Я скучаю…
Но в трубке уже были только короткие гудки…
Санса вздохнула и положила телефон, снова взявшись за яблоко. Но как чудесно, что мама идет на поправку! Наверное, и впрямь все будет хорошо. Плохо то, что столько придется скрыть… Если от маминого проницательного ока вообще что-то удастся скрыть. До смерти отца, она читала в душе Сансы, как в книге, видела ее насквозь. А теперь, когда к ней возвращаются силы, возможно, вернется и проницательность…
Санса оглядела буфет. Служащие гостиницы уже убрали почти всю еду с длинного стола возле стены. Мамочка с малышом все еще сидели за столиком у окна. Женщина отложила наконец свой телефон и теперь пыталась впихнуть в сына йогурт — безуспешно. Мальчик потешно зажмуривал глаза и крутил головой, накрепко сжав губы, словно боялся, что какая-то враждебная ложка-таки проникнет к нему в рот.
Сансе стало смешно. Но тут же улыбка сползла от зрелища в окне. Там образовался, дико рыча мощнейшим мотором, бежевый кабриолет Серсеи. Сандор припарковал
Санса встала и, забрав свои яблоки и телефон, направилась к выходу. По дороге она обнаружила, что недостает ключа. Причем, на столике его тоже не было. Наверное, она оставила его на сервировочном столе. Санса уныло развернулась и потащилась обратно к столику, уже полностью очищенному от еды. Ключа там тоже не было. Санса обратилась к горничной, что пришла вытереть столики, — не видела ли она тут ключа? Та ответила, что да, ключ от чьего-то номера лежал рядом с вафельницей, она его забрала и отдала администратору.
Санса вздохнула и побрела, шаркая неудобными туфлями, которые были ей, вдобавок, велики, к двери, в которой уже стоял Сандор, взирая на нее с изумлением. А на него с таким же изумлением и восхищением (вот же дрянь, и не стыдно ей так таращиться!) смотрела черноволосая мамочка. Она нарочитым жестом перекинула через плечо на высокую полную грудь копну черных волнистых волос. Ее малыш, чмокая, допивал молоко. Санса прошла мимо Сандора, нарочно задев его плечом, Он покосился нее сверху вниз, но ничего не сказал.
«Тут ему отпрыгивать некуда, да и неудобно. Ишь, как вжался в косяк двери!»
На них с привычным любопытством смотрел администратор.
Санса, не обращая больше внимания на Сандора, — пусть себе смотрит на эту чернявую лахудру, если ему больше делать нечего! — подошла к стойке.
— Вы не могли бы мне дать мой ключ от номера? Я забыла его на сервировочном столе в буфете.
— А, это ваш, мисс? Пожалуйста, возьмите. Кстати, у вас чудесное платье. И так вам идет!
— Благодарю вас, это подарок моей тети.
— У нее хороший вкус, мисс. И она не могла выбрать более подходящего кандидата для этого подарка. Не знаю, но кажется, вы и это платье просто созданы друг для друга.
«Вот напыщенный дурак!»
— Мне очень лестно слышать такие слова, сэр. Удачного вам дня!
— Спасибо! И вам, мисс!
После разговора клерк сиял, как медный грош. Санса, стараясь ступать легко и элегантно, прошла вдоль красных диванов. Сандор все еще стоял, прислонившись к косяку двери буфета. Разговор Сансы и администратора ему явно пришелся не по душе — лицо помрачнело еще больше.
Из буфета вышла мамочка, волоча за собой упирающегося, в слезах, малыша. «Хотю бабоцку. Хотю! Ты злая, обратно, обратно, к бабоцке! Пусти, пусти!». Мать в сердцах дала ему крепкий подзатыльник: «Да уймешься ты, наконец, негодник?! Нет твоей бабочки. Улетела! Вот наказание! И не пускай слюни — ты же мужик!». Проходя мимо пристально смотрящего на всю эту сцену Сандора, она, продолжая тащить малыша за пухлую замурзанную ручонку, — «Хотю бабоцку! Пусти, пусти!» — откинула волосы назад за спину так, что они почти задели Клигана по лицу.