Это было у моря

Maellon

— Я рада, что он умер. Это нехорошо, но я рада, — так же бесцветно шепнула Пташка. — Я все время думала, что рано или поздно он до меня докопается, начнет вмешиваться… Я знала, что ушла в то утро не из-за Бейлиша. И не из-за этого письма. Но, не будь этого письма — я, возможно, вернулась бы. Решимость оставила меня где-то возле волнореза, там, где раньше была скамейка, которую так любила Оленна Тирелл. Но это письмо — он словно дышал мне в спину. Меня одну бы он не тронул — а тебя я потерять не могла. Лучше было отказаться самой — лишь бы…

Он

притянул ее ближе, обнял, крепко прижимая к себе. Все же девчонка девчонкой — хоть и хорохорится. Ее конский хвостик щекотал ему ладонь — а на затылке сейчас, как и раньше, когда она была коротко стриженая, вился колечками золотистый пушок — жалко было трогать его руками — разве что тихонько дуть ей на шею или целовать. Или сначала дуть — а потом целовать…

— Ты плачешь, что ли? Ну, с чего? Никто никого не терял, все тут. Успокойся. Тоже мне, алмазная леди… А говорила, что больше не хнычешь.

— Когда я одна — не хнычу, — всхлипнула Пташка, протаскивая вверх руку с платком. — Но с тобой, видимо, я расслабляюсь. Этого я не знала. Я же давно…

— Что, не расслаблялась? Ну, уж прям. А когда ты меня дрючишь своими подковырками — по мне, так отлично расслабляешься. Вид у тебя очень довольный.

Пташка улыбнулась и взглянула на его. Вот так лучше. Уже похоже на что-то человеческое.

— Нет. Для шуток мне надо собраться. Это как лук натянуть — да так и оставаться в состоянии натянутой тетивы. Тогда можно попадать в цель. Настроиться на собеседника…

— Наметить жертву, ты хочешь сказать? Вот кого надо было посылать по душу Бейлиша. Я слишком устарел для этого. Ваши с сестрой изощренные пытки кого угодно доведут до добровольного самосбрасывания с башни. Я буду иметь это в виду, когда возникнет надобность.

— Ну, нет. Ты мужчина — это твое мужское дело.

— Что, гнобить?

— Нет, сбрасывать с башни.

— А твоё что тогда — подбирать кости внизу и плясать на них?

— Нет. Мое дело стоять на крыше и писать картину падения. Ты же помнишь — я художник.

— Лады, художник. Если ты не будешь живописать кровью жертв — я готовь нарыть для тебя пару добровольцев для сбрасывания. Как насчет твоего экс?

— Тебя?

— Нет, Уилласа.

— Блин, Сандор!

— Да, забыл, договор. Ты почти сутки не вспоминала про мои мужские достоинства и про штабеля любовниц. Прости. Сбросим с башни старину Гэйвена — он потянет за двоих. Заодно и домик не надо будет продавать.

— Но я хочу его продать! — Пташка отстранилась и мрачно посмотрела на

Сандора снизу вверх. — Я ненавижу этот дом. С ним у меня связаны одни лишь кошмары. Я безобразно там сплю. Мне мерещатся шаги по лестнице — и я думаю, что это либо Лея считает ступеньки и ищет ту, с которой она не падала, либо…

— Либо Джофф пришел поиграть в теннис, да? Ну, теперь припиши к своим призракам экс-муженька — пускай они сами с Джоффри разбираются — тот с ракетками, а Мизинец со своей латынью. А про дом — ну, разное там было. Та ночь — последняя — была не так уж плоха. Ты помнишь?

— Не помню, — Пташка опустила ресницы и еще раз вытерла платком нос. — Я все выжгла из того времени, вычеркнула. Я даже забыла, как ты выглядишь — не могла представить твоё лицо.

— А как же картины? Их за тебя призраки рисовали?

— Нет — это был единственный способ. В эти моменты у меня словно связь с тобой налаживалась. Ну, мне хотелось так думать. Уиллас был в своем праве, ревнуя. Каждый мой рисунок — как разговор с тобой. Но я заканчивала — и нить рвалась. Как паутина на ветру.

— Ну ладно, ладно. Забыть, как я выгляжу — это не так плохо. Я бы сам не отказался. Что там для этого надо сделать? Жечься еще раз я не готов, а вычеркиваться — не уверен, что знаю, как это делается…

— Вычеркиваться — забываться…

— Ты хочешь забыться? Я знаю отличный способ…

— Я как раз подумала о том, что становится холодно, — Пташка взглянула на море и вздрогнула. Он подошел ближе и обнял ее за плечи. — Закат догорел. Пойдём в дом?

— Забываться? Пойдем. Ты уверена, что это не рано? Ну, та ночь…

— После той ночи и впрямь надо бы позабываться. Поздно бы не было.

Сандор поднял ей подбородок и с недоумением взглянул на ее внезапно побледневшее лицо.

— Да ты о чем?

Пташка отвернулась и прижалась холодной щекой к его шее.

— Неважно. Это разговор не на сегодня. Завтра.

— Ты пугаешь меня.

— Да это не страшное, — он почувствовал по голосу, что она улыбнулась. — Просто новое. Вероятно. Неважно. Завтра. Все завтра. А теперь пойдем. Я замерзла.

Так — вдвоём, не отпуская друг друга — они и прошли ко входу. У двери Сандор ее отпустил. Пташка с недоумением на него покосилась.

— Только не неси меня через порог, пожалуйста. Было уже. Уж точно не тут.

— А я и не собирался. Только дверь открыть. Да и не протиснемся мы тут в обнимку. Не тут — я с тобой согласен. Пусти-ка меня вперед.