Это было у моря

Maellon

И вот оно наконец — тут Санса, неожиданно для себя, поняла, про что говорят «Carpe Diem» — что раньше ей казалось весьма сомнительным лозунгом. Но впервые за небольшой кусок ее жизни, с того момента, как она начала ощущать себя принадлежащей миру взрослых, Санса жила настоящим, пыталась распробовать каждый миг до дна, до финального послевкусия, до последнего неуловимого аромата губ, шороха волос на подушке, тепла дыхания на щеке, дрожи ресниц, летящих вверх, открывая ее изумленному взгляду все это невыносимое смущенье и недоверие, и надежду, и пламень, что она видела в глазах этого непостижимого человека — ее мужчины. В такие моменты проще было довериться инстинктам, что просыпались в ней, каждый день — новым волшебным

откровением, и плыть по течению, по волнам стихии, что несла их — прохладной водой, горячим воздухом, будоражащим кровь пламенем — все дальше, все глубже, все ближе друг к другу.

Санса встала, начала медленно раздеваться — она вся горела от солнца, от крупинок песка на коже, от собственных мыслей. Ей захотелось зайти в воду, что уже не отливала утренним нежным перламутром, но искрилась в почти невыносимом, ярком торжестве, отражая такое же сияющее, ослепляющее голубизной небо. На этот раз Санса была в купальнике — надеть его тоже подсказал ей инстинкт, и она радостно ему повиновалась.

Море было еще холодным и бодрило лучше любого, самого крепкого, кофе. Туда, в глубину, — лицом в прозрачную колышущуюся воду, что переливалась золотом и серебром, словно в ней плавали мириады крошечных кружащихся рыбок. И еще ниже — достать до дна, провести пальцами по скользким камням, на которые так страшно вставать, когда хочешь упереться ногам в надежное дно. И потом наверх — подставлять лицо солнцу, что плыло навстречу сквозь зеленоватую воду, зажигая лампадами прозрачные тела медуз, разрезая лучами ленивый полумрак…

Санса вынырнула, вытерла ладонями капли, что ручьем лили с волос, затекая в глаза, туманя взгляд.

— Браво, девочка, ты просто воплощение русалочьего духа! Прекрасная, манящая, сама не осознающая собственной красоты. И опасная, как бездонный омут. У тебя еще не отрос хвост? Если так, то это страшно расстроит Джоффри, я полагаю.

Санса обернулась лицом к берегу. Оттуда на нее взирал со своей вечной улыбкой Петир Бейлиш. Какой контраст — с тем, с другим, с ее — тогда, на берегу Сандор сделал все, чтобы не смотреть, смущаясь и смущая ее. Бейлиш спокойно и с интересом, как изучают какой-то редкий, незнакомый вид растения, рассматривал ее, без спешки скользя взглядом по всему ее телу. Санса вспыхнула, ее пробрала дрожь — стало вдруг холодно, словно подул прохладный ветер. Этот взгляд вызывал у нее странную смесь отвращения, брезгливости, страха, и только где-то в глубине души она вдруг поняла, что ей все же лестно, что на нее так смотрят. От всего этого хотелось спрятаться, зарыться в нору, как заблудшей зверушке, почуявшей на себе взгляд охотника.

Но Санса ничего такого делать не стала. Она, превозмогая себя, выпрямилась, отважно, не опуская глаз, встретила его взгляд, насмешливый и восхищенный, и медленно, раздвигая бедрами тяжелую гладь встречной воды, вышла на берег. Петир приподнял одну бровь, усмехнулся еще более лукаво и отвел взгляд, занявшись своей пахитоской. Санса, не спеша, отряхнула волосы, натянула шорты и майку — промокнут, ну, и ладно! — и обернулась к Петиру. Тот уже закончил прилаживать фильтр и теперь с наслаждением затягивался, выпуская краем рта ароматный дымок.

— Доброе и вам утро, Петир! Как поживаете? Что привело вас сюда, на берег?

— О, и вправду чудесное утро, дорогая! Говорят, погода скоро переменится, и начнутся дожди. Вот я и решил прогуляться, напоследок подышать морским воздухом в этом нетронутом уголке рая. И вот, наткнулся, похоже, на ангела. Или на демоническое существо? Вот смотрю на тебя, и никак не могу решить. Впрочем, в нас всех прячется и то, и другое. Нужно только давать им правильные посылы, пользоваться имеющимися ресурсами. Все это присказка, впрочем, а сказка вот какая: твоя тетя опять организовала конный выезд и ждет тебя. Ее верный Пес, похоже, где-то посеял свой телефон — не в

том ли месте, где ты оставила свой, кстати? В общем, она не смогла никому дозвониться и сообщить эту приятную новость лично. Вот я и решил совместить приятное с полезным: прогуляться и сообщить тебе о приглашении. Предвидя твой вопрос — да, твоя тетка позвонила врачу, и тот подтвердил, что ты можешь выезжать, с условием, что не станешь снова падать, конечно… Вот, собственно, и все. Я надеюсь, я ответил на твой вопрос…

— Да, спасибо, теперь все понятно. Вы очень любезны. Хорошо, я дойду до гостиницы, позавтракаю и пойду к тете. Мне очень не хочется портить вам прогулку…

— Ты ничем ее не портишь, скорее наоборот. И уж, конечно, я тебя провожу до усадьбы — иначе Серсея снимет с меня шкуру, не дай боги, с тобой что-нибудь случится. Ты, моя дорогая, вечно находишь на свою голову неприятности, и я просто обязан, как истинный рыцарь, служитель света и красоты, защитить тебя от опасностей. Хотя бы ради твоей матери. Я словно вижу ее, глядя на тебя. Мы с ней тоже ходили купаться в детстве — и она была так же прекрасна, так же непосредственна, как ты сейчас. Только вот волосы другие — но ведь это дело наживное, верно. Когда-нибудь твои роскошные локоны опять отрастут — и ты станешь неотразимой.

Санса бросила на него холодный взгляд.

— Я не собираюсь менять прическу. Мне нравится ходить с короткой стрижкой.

Петир притворно тяжело вздохнул и театральным жестом воздел руки к небу.

— Dum spiro, spero.

— Что?

— Никогда не теряй надежды. Я буду мечтать о моменте, когда ты изменишь мнение. Пойдем, а то твоя тетка съест меня на завтрак. А у меня нет физических ресурсов Клигана, поэтому я опасаюсь за свою жизнь. Переодеваться не надо. Это Серсея отметила отдельным пунктом. Что-то она там нашла для тебя, а сапоги, насколько я понимаю, ты уже отнесла в усадьбу. Позавтракать ты можешь у них. Когда я выходил из дому, все семейство как раз садилось за стол…

Санса вздохнула: вот ведь обложил, не отвертишься. Она обулась и потащилась к дороге. Песок и камни залезали в шлепки и кололи ноги. Настроение внезапно испортилось. Особенно раздражало то, что, как она ни пыталась отстать и поравняться с Бейлишем, он неизменно оказывался у нее за спиной. От этого Сансе становилось не по себе.

Наконец они дошли до дороги. Солнце уже долезло до верхушек самых дальних деревьев и неуклонно пролагало свой путь наверх. «Сегодня будет дико жарко», — машинально отметила про себя Санса. Она повернулась к стоящему за ее спиной Бейлишу.

— Можно, я облокочусь на вашу руку, Петир? Эта обувь такая неудобная, что я боюсь подвернуть ногу. Я не предполагала дальней прогулки, иначе бы оделась по-другому.

— О да, я буду счастлив поддержать — для тебя, дорогая, все, что угодно. Вероятно, стоило приехать за тобой на машине. Но искушение прогулки было так велико… Да и разве смог бы я на этом ревущем чудовище подобраться так тихо, чтобы застать твой русалочий заплыв? Это разбило бы мне сердце… Сцена на берегу сделала мой день. С ее помощью я надеюсь даже выдержать этот Серсеин конный заезд. Боги, ну почему именно лошади? Почему не яхта, например? Веселее, и никаких животных, никаких запахов — только море, бриз, чайки… Ты когда-нибудь была на яхте, дорогая?

— Да, у нас была яхта. Отец никогда не любил ездить на юг, поэтому она обычно спускалась на воду летом, на северном побережье. Мы ездили на ней всей семьёй, если у отца было время, — удили рыбу, у нас были свои заповедные места…

— Боги, рыба, — по-моему, это еще хуже, чем лошади. По мне, так пусть себе остается в воде — там, где ей и место. Я думал о теплых морях — где можно сидеть на яхте, смотреть за горизонт, как садится солнце, как восходит луна… И вести свой корабль туда, куда хочешь ты — против стихии, а в руках — послушный тебе инструмент…