Это было в Коканде
Шрифт:
Вся чайхана прицепилась к нему. Эти бездельники затем только и собирались тут, чтобы затеять от скуки какое-нибудь развлечение. Юсуп встрепенулся, задрожали над глазами темные длинные ресницы.
– Теперь нет ишанов, - сказал он и еще крепче стиснул зубы.
– Нет ишанов? Слыхал, Абдулла?
– Ишаны всегда будут, - уверенно сказал второй игрок.
– Нет!
– твердо ответил ему Юсуп. Он сказал так только из упрямства, из желания противоречить. Ему не понравились эти люди, и поэтому он спорил как ребенок.
Абдулла сжал
– Ты хочешь сказать, что в наше время нет достойных людей? насмешливо спросил он юношу.
– Тогда чьим ты будешь мюридом?
На это Юсуп мог бы ответить. Но он подумал: "Незачем связываться с этой сволочью! Мое дело - ждать, что скажут другие". Он закрыл рот ладонью, положил голову на валик и сделал вид, что дремлет. В чайхане опять наступила тишина, нарушаемая только стуком костей. Наконец Абдулла с приятелем ушли из чайханы. Сразу же после их ухода по чайхане пополз шепот:
– Это сын Хамдама... Он...
Посетители начали рассказывать друг другу историю Абдуллы. Каждый что-нибудь знал о нем. Один говорил, что Абдулла был зачат женщиной, имя которой сейчас все позабыли. "Нет, не позабыли...
– уверял другой.
– Три года тому назад она умерла в Андижане. Это была первая жена Хамдама, Фатьма".
– "Толстуха? Вдова? Я помню ее, - добавил его сосед.
– Отец женил его насильно. Из-за денег!" - "Ну да! Это случилось незадолго до андижанского восстания!" - "Сын в мать", - "Тоже лавочник!" - "Хамдам держит его, как пса, - на цепи". Так переговаривались гости и смеялись над Абдуллой.
Фитиль в лампе спустился, самоварчи экономил керосин. Завыл ветер, и снова от притока воздуха загудел самовар. Кряхтя, поднялись со своих мест вооруженные джигиты из милиции Иргаша.
Когда они скрылись, Артыкматов открыл один глаз. Самоварчи заметил это.
– Видал молодцов?
– сказал он гостю.
– Целую неделю шляются. С утра пьют, едят бесплатно. До полночи! И все затем, чтобы слушать, о чем говорит народ. А о чем может говорить народ? Народ говорит о мануфактуре, о хлебе. Все это не стало дешевле, хотя бы в правительстве было десять Мамедовых. Это не наша власть, это татары да евреи. Ну, что ты молчишь?
– Я пришел слушать, а не говорить.
– Так ты тоже шпион?
– Самоварчи испугался.
– Я нищий, - ответил Артыкматов и закрыл глаза.
Самоварчи плюнул; потом, дунув в стекло лампы, затушил ее; потом запер дверь на засов и улегся возле затухающих углей. Все уснули.
Мимо проехал конный отряд в халатах, с кинжалами и револьверами. Лошади тащились в липкой и глубокой грязи. Впереди отряда у двоих джигитов болтались на высоких палках фонари. Между ними на сильном, сухом текинце ехал Хамдам, втянув голову в плечи и почти опустив поводья. Лошадь сама нащупывала дорогу. Она осторожно опускала тонкую ногу в грязь по самую бабку и потом бережно вытаскивала ее обратно. Отряд двигался к юго-западу, в сторону ферганских песков.
19
– Он мне сказал: "Народ не верит этому правительству". И еще сказал: "Оно не удержится, оно чужое, нет узбека, все татары и евреи".
– Вот как!
– Аввакумов усмехнулся.
– Что еще?
– Все.
– Кто сказал про правительство?
– Самоварчи.
– Ну, а ты как думаешь? Не удержится?
– Нет.
– Почему?
– Богатый - бедный... Бедный - рабочий... О...
– Юсуп печально вздохнул.
– Нет, ты посмотри! Вот бой-парень! Вот это агитатор!
– сказал весело Аввакумов, обернувшись к Лихолетову.
Он сидел вместе с ним на деревянной лавочке около казармы.
Крепость только что образовала отряд в пятьдесят человек. Пришли железнодорожники со своим оружием. Настроение поднялось, и ревком решил направить людей в Старый город для разъяснения событий. Муратов, говоривший по-узбекски, отправлялся на хлопкозавод. Сашка Лихолетов просился на шелкомотальную фабрику.
– Там ведь женщины, - говорил он.
– А женщин я всегда сумею убедить!
От этого, к великому огорчению Сашки, пока отказались.
– Я могу много говорить. Я по-русски говорю мало, а по-узбекски очень много. Очень много! Отправь меня в Старый город!
– сказал Юсуп Аввакумову.
– Кашу ел?
– спросил его Аввакумов.
– Ел, - ответил Юсуп, хотя и не понял, зачем его спрашивает об этом начальник. На всякий случай, в знак благодарности, он похлопал себя по животу.
– А если тебя старый хозяин увидит, тогда что?
– Аввакумов лукаво подмигнул красногвардейцам.
Мальчик побледнел и прошептал:
– Он не увидит.
– А Мулла тебя поймает?
– прибавил ехидно Сашка.
– Он тебе уши-то намнет. Агитатор!
– Нет, - ответил Юсуп, и на щеках, точно ржавчина, выступили два пятна.
– Не поймает! Не боюсь!
– Бояться нечего, а осторожность тоже никогда не мешает, - сказал Денис Макарович, ласково обнимая юношу.
– Осторожненького бог донесет, а смеленький сам наскочит. Тебе сколько годов?
– спросил он Юсупа.
– Пятнадцать.
– Врет он!
– захохотал Парамонов.
– Меньше ему!
– Нет... пятнадцать!
– с негодованием крикнул Юсуп и опять покраснел.
– Я никогда не вру.
– Юсуп презрительно взглянул на вестового.
– А ты еще здесь?
– удивленно сказал Денис Макарович, увидав Парамонова.
– Еще не под замком сидишь?
Парамонов надулся и отошел в сторону, пробормотав:
– Сажать меня не за что!
Через полчаса его все-таки посадили. Аввакумов был неумолим. История с Мулла-Бабой очень не понравилась ему. Он подозревал солдата в том, что тот за взятку отпустил Мулла-Бабу.