Это было в Коканде

Никитин Николай Николаевич

– Эта автономия не для баев и буржуев, а народу!
– кричал Сашка. Теперь - басмачам крышка!

– Неизвестно, - сказал Жарковский.

– Газету читай!
– перебил его Лихолетов.

– Газета - газетой, - равнодушно заметил Жарковский и случайно увидел Хамдама. Он улыбнулся, узнав его. Хамдам тоже улыбнулся ему в ответ. Знакомый?
– сказал он Хамдаму.

– Знакомый, - засмеялся в ответ Хамдам.

– Слышал, что мы говорили?

– Нет.

– Будете вы теперь драться или не будете? Автономия объявлена.

Хамдам

из осторожности признался, что сейчас драться незачем. Про себя же он думал иначе...

Сашка торжествовал над Жарковским:

– Вот! Все споришь, умник! Пожалуйста! Теперь конец басмачам. Если уж Хамдам признался - значит, это правильно.

Проговорив это, Сашка пальцем указал на Хамдама, и Хамдам теперь улыбнулся Лихолетову. Жарковский пожал плечами, почесал себе ладони и отошел в сторону.

Из соседней комнаты вышел Синьков, начальник гауптвахты, горбун, щеголь, бывший певчий. Желая стать повыше, он нарочно заказывал к своим сапогам каблуки особого фасона, дамские.

– Кто здесь Хаджи Хамдам?
– выкрикнул он, легко перекрывая своим певучим голосом крик и споры, наполнявшие канцелярию.

– Я, - ответил Хамдам и встал.

Синьков обшарил его глазами, покосился на свои сверкающие голенища и локтем толкнул дверь:

– Сюда!
– сказал он.
– В Особую комиссию.

Хамдам очутился в большой прохладной сводчатой комнате. За столом сидел молодой джадид в европейской одежде, худой, точно мальчик, очень красивый, бледный, длинноволосый, с тяжелым маузером в деревянной кобуре. Он курил папиросу и что-то настойчиво шептал своему соседу. Хамдам в соседе узнал Блинова. Он сразу вспомнил бой у железнодорожной будки, потом поездку в Андархан, вечер в Андархане, похороны Аввакумова и покраснел.

За столом сидели еще несколько русских и узбеков - одни в военной форме, другие в штатском, в русской одежде, третьи в халатах. Видимо, члены комиссии ждали конца этих перешептываний.

"Моя участь решается", - догадался Хамдам и тут же почувствовал, что джадид - за него, а Блинов - против.

Джадид внимательно взглянул в глаза Хамдаму и сказал русскому:

– Я сейчас спрошу его.
– И перешел на узбекскую речь.
– Хамдам, хочешь служить советской власти?

Хамдам молчал. Все спуталось в голове Хамдама. Тонкие губы джадида хотели помочь ему. Но Хамдам испугался: "Знает ли джадид, с кем он имеет дело?"

– Хочешь?
– спросил джадид еще раз.

Хамдам покачал головой. Джадид повторил свой вопрос иначе, как бы наставляя и успокаивая Хамдама.

– Если время не мирится с тобой, Хамдам, - сказал он, - ты помирись с временем!

Хамдам склонил голову. Блинов упомянул Юсупа. Джадид удивленно посмотрел на Блинова и опять что-то зашептал. Хамдам стоял шагах в пяти от стола, не все слова долетали до него, да он и не понимал русской речи, если говорили быстро. В конце концов спорящие на чем-то сошлись,

и джадид снова обратился к Хамдаму.

– Мы тебе даем поручение поехать по кишлакам, выкачать огнестрельное оружие, - сказал он.
– Я знаю, оно спрятано там у баев и басмачей, и тебе, более чем кому другому, известны эти места. Будешь упрямиться - погибнешь. Поверишь мне - хорошо будет. Меня зовут Карим Иманов. Я приехал из Ташкента. Ты еще услышишь обо мне.

Хамдам заволновался. Голос джадида был тих, как шелест листьев. Казалось, что он говорит только с Хамдамом.

– Ты друг Иргашу?
– снова спросил его джадид.

– Нет, - ответил Хамдам и покраснел.

– Да, да...
– пробормотал джадид, как будто что-то вспомнив.
– Но разве ты не участвовал вместе с ним в восстании?

– Нет, - отрекся Хамдам и, чтобы подтвердить это, добавил: - Разве вы не знаете, что не я разобрал рельсы на Ташкентской дороге?

О резне, устроенной им в Коканде, он умолчал. Подумав, он сказал:

– Я ведь покинул Иргаша. Я сразу раскусил этого хана.

Джадид улыбнулся и заторопился, как бы желая скорее кончить дело.

– Хорошо, - сказал он.
– Советская власть хочет мира со всеми. Поэтому мы говорим тебе: пойди к Иргашу и скажи ему, пусть он тоже сдаст оружие! Согласен ты или не согласен? Да или нет? Я тебя спрашиваю в третий раз.

"Неужели об этом говорила еврейка?" - подумал Хамдам. Он был окончательно сбит столку. "Судьба", - решил он и заявил о своем согласии.

Он почувствовал что-то тяжкое в этом решении, но идти назад, отказываться было уже поздно. "Да, пожалуй, и не стоит отказываться!" решил он.

Члены комиссии опять пошептались, после чего джадид сказал ему:

– Ну иди! Тебя выпустят.

Хамдам поклонился и вышел. Несмотря на полученную свободу, выходя из комиссии, он не ощутил радости в своем сердце. "Случилось что-то странное, - подумал он.
– Но что? Об этом я узнаю позже".

3

Через полчаса Блинов вызвал к себе Юсупа и рассказал ему о предстоящей поездке с Хамдамом.

Блинову пришлось повозиться с Юсупом. Юсуп не понимал освобождения Хамдама, и Блинов доказывал ему, что без освобождения коренных, местных людей нельзя сейчас справиться с басмачами. Юсуп соглашался с этим, но все-таки настаивал на своем.

– Зря освободили Хамдама!
– сказал он.

– Я тебя понимаю, - говорил Блинов.

Втайне он тоже был согласен с Юсупом, но его так убедили в комиссии, в особенности этот джадид, так напугали особенными свойствами всей местной обстановки, что он поддался на уговоры и сейчас, убеждая Юсупа, как бы вторично убеждал самого себя.

– Ты понимаешь, что никто, как Хамдам, не знает всех ваших людей, говорил он Юсупу.
– А я здесь - вообще пугало в огороде. Надо иметь своих людей. Постепенно мы их привлечем на свою сторону.