Это было в Коканде
Шрифт:
– Материалы? Материалы, Иван Андроныч? Материалы?
– с раздражением повторял он.
Брянцев пошевелил губами.
– Все нанесено на карту, ваше превосходительство. Материалов особых нет. Здесь красными стрелками нанесены линии наших фронтов. Если разрешите, я могу дополнить, - виновато предложил он.
– Зачем же? Разве я не знаю...
– сказал генерал, сконфузившись. Потом деликатно высморкался и начал свой оперативный доклад.
По его плану первым должен был начать действия Дутов, - нажим на Актюбинск. Вслед за этим - ашхабадские отряды. Когда туркестанское советское командование на этих двух фронтах израсходует свои резервы, по предложению генерала должна была восстать Фергана, и ее повстанцы должны были двинуться в двух направлениях, а главное ядро - ударить на Ташкент.
– А в это время, - восторженно сказал генерал, подымая руку, Джунаид-хан подойдет к Чарджую. Ему помогут отряды из Аулиеатанского уезда, делающие налет на узловую станцию Арысь. Бухара займет войсками эмира участок Среднеазиатской железной дороги между Сыр-Дарьей и Аму-Дарьей. Таким образом, две группы туркестанской Красной Армии окажутся в тылу, отрезанными от центра.
– Ерунда!
– тихо шепнул Назиеву сидевший рядом с ним Зайченко. Классический генеральский план! Эрсте колонне марширт, цвейте колонне марширт.
Они отошли в глубь комнаты.
– Громадные расстояния. Как держать связь? Надо собрать все наши силы в один кулак и бить противника кусками, - говорил Зайченко.
– Наполеон не мог одновременно драться и с Италией, и с Египтом, и с Англией, и с Пруссией, и с Россией. Карта - не жизнь. Старая история! Маневр - вот что побеждает.
– Зайченко горячился.
– Погодите, молодой человек! Пусть они только сдвинутся с места, а там мы займемся делом, - благожелательно успокаивал его Назиев. Союзники - консервативный народ. Они верят генералу Кудашевичу, а вам могут не поверить. Понятно? Имейте терпение - и вы смените этого генерала. Все придет в свое время. Наполеон начал Тулоном...
– А кончил Святой Еленой, - сказал Зайченко.
Назиев подумал: "Способный, но, кажется, неприятный офицер!"
План одобрили.
Баррет, прощаясь с Назиевым, сухо протянул ему руку.
– Надо быть менее пристрастным к людям, доблестно павшим, - обиженно сказал он, намекая на своего брата, расстрелянного еще в семнадцатом году после неудачного антисоветского восстания. Первый Баррер был похож на второго - тоже царский чиновник, контрреволюционер, барин, спутавшийся с эсерами и с какой-то разведкой.
Назиев вытянул рот в трубочку.
– Ваш брат - достойный человек, - сказал он не то в шутку, не то всерьез.
– О нем я молчу.
Все начали расходиться поодиночке и по двое. Зайченко увидел, что с конспиративной точки зрения этот антибольшевистский штаб организован великолепно.
7
Кабинет опустел. Зайченко предложили остаться ночевать. Ротмистр Цагарели, один из спутников, сопровождавших сюда Зайченко, провел его во флигель. Там для обоих были приготовлены постели.
– Вам опасно ходить: влипнете как миленький! Вас отсутствие руки выдает. Почему протез не носите?
– спросил он Зайченко.
– Не спасет ведь все равно, - ответил Зайченко.
Ротмистр скинул тонкие красивые сапоги и не раздеваясь бросился на тахту.
– Мне скоро вставать, - объяснил он Зайченко.
– Через час отдам концы - и тю-тю! Поминай как звали!
– Куда же?
– спросил Зайченко.
– Обещали к Дутову. Я-то, собственно, намереваюсь к Колчаку. Я ведь, между нами говоря, моряк. Мичман. А здесь превратился в ротмистра. Повар за кухарку. Или кухарка за повара.
Молодой человек расхохотался и, потянувшись всем телом, беззаботно чертыхнулся.
– А в общем наплевать! Вас-то не выпустят, вас замаринуют здесь, как пить дать, в этой Узбекии. Ой, боже мой, если бы вы знали, как мне надоели все эти меки да узбеки! Желтомордые! В Россию хочется. До смерти!
– Вы же грузин?
– Липовый.
– Он опять расхохотался.
– Во всех смыслах повар за кухарку или кухарка за повара. Кто-то, когда-то, где-то, при батюшке-царе или при матушке-царице, был грузином. Мы - выходцы чуть ли еще не с времен Елизаветы, а может быть, с Петра. Ярлык остался, товар не тот. В общем и целом, как говорят товарищи, не жизнь, а жестянка.
– Скажите, Цагарели, иностранная миссия действительно существует в Ташкенте легально?
– Вполне. С разрешения Туркестанского совнаркома. Легально... и парадоксально.
– Цагарели зевнул.
– Ну, спать, поручик! На бочок! В дрейф! Под покровительство Николы!
Через минуту он уже храпел, но спал не крепко и вздрагивал во сне.
Под окном цвел душистый табак, на скамейке лежали огромные желтые летние дыни. Было душно от приторного аромата этих дынь.
"Пахнет Азией", - думал Зайченко, засыпая.
И показалось ему, что сна почти не было. В дверь постучали.
– Войдите!
– крикнул Зайченко.
Кадет вошел в комнату и покраснел, увидав Зайченко голым.
– Который час?
– спросил Зайченко, накинув на себя одеяло, и покосился на соседнюю койку. Она была пуста, Цагарели уже ушел.
– Шесть десять, господин поручик. Генерал вас ждет, - ответил кадет, не глядя на ночлежника.
– Раненько встает ваш папаша!
– сказал Зайченко.
– Как Суворов, - фыркнул кадет.
"Да ты не в отца, а в проезжего молодца", - подумал Зайченко.
– Что ж, вы тоже участвуете в белом движении?
– спросил он у кадета.
– Пока не участвую, - ответил кадет.
– Почему же?
– Я заменяю у нас в доме лакея. Разве вы не заметили?
Зайченко посмотрел на вздернутые густые, точно нарисованные, брови мальчишки. "Умненькая морда..." Мальчишка сперва понравился Зайченко, но когда на лице мальчишки появлялась улыбка, оно вдруг становилось порочным и неприятным.