Это было в Коканде

Никитин Николай Николаевич

Окинув Фрунзе взглядом, он успел сразу заметить все: гимнастерку без единого знака различия, штаны защитного цвета, сапоги с короткими кавалерийскими голенищами, волосы ежиком, бородку, мягкое выражение глаз. "Невоенный", - подумал Хамдам. Он подошел к Фрунзе и приложил руку к козырьку фуражки.

Фрунзе предложил ему сесть. Хамдам придвинул к себе стул, раздумывая, имеет ли он право сидеть в присутствии командующего. Фрунзе протянул ему папиросы. Хамдам отказался. Усевшись, он снял с головы фуражку, так как увидел, что Блинов тоже

сидит без фуражки.

– Кого встретили в Коканде?
– улыбаясь, спросил его Фрунзе.

Хамдам встал.

– У меня здесь нет друзей, - ответил он резко, дав понять, что, кроме посещения командующего фронтом, он не имеет никаких интересов.

– Сидите, сидите!
– успокоил его Фрунзе.

Хамдам снова присел на стул, с тем же напряженным выражением лица. Фрунзе стоял около вагонного окна, опираясь одним локтем о спущенную раму, издали разглядывая посетителя.

– Вам известно о предположениях штаба...
– начал Фрунзе.

– Да, - ответил Хамдам, перебивая его, и посмотрел на пол и на стены. Он впервые видел салон. "Дом на колесах", - подумал Хамдам. Это понравилось ему.

– Как вы относитесь к нашему предположению?
– спросил Фрунзе.

Хамдам пожал плечами и сказал:

– Приказывай!.. Куда хочешь - туда поеду.

Наступило молчание.

– Значит, теперь не колеблетесь?

– Нет. Я не колебался. Я болен, думал: можно отложить. Когда узнал измена, я сказал себе: "Нет, нельзя... Я - Хамдам!" Курбаши хитрые. Ахунджан - хитрый, изменник. А ему дали орден! Парпи, наверно, продался англичанам. Дай мне застрелить изменников!
– Хамдам побагровел и сжал кулак.
– Изменников так!
– Он щелкнул языком и рассмеялся.

– Ну, а как же? Я слыхал, что джигиты будто бы не захотят ехать в другой город?

– Как не захотят?
– сердито проговорил Хамдам и постучал ребром ладони по столу.
– Мое слово - слово! Москва? Москва. Крым? Крым. Ташкент? Ташкент. Хоп...

– Ну, хоп!
– сказал Фрунзе, повторив слова Хамдама.

Хамдам понял, что ему пора уходить. Поднимаясь, он поклонился и прижал руку к сердцу. Командующий ответил ему поклоном, но руки не дал.

Хамдам вздохнул, выскочив из вагона. Эта встреча с командующим дорого ему стоила. Он чувствовал, что в течение этих десяти минут каждое его движение, каждое слово, каждый взгляд были взяты на учет. "Я, кажется, ничем не выдал себя, - подумал Хамдам.
– Это хорошо, что я ему отвечал так решительно".

Но Фрунзе как раз не поверил этой решительности, и в то же время он видел, что Хамдам не врет, когда с ненавистью говорит об Ахунджане.

"Возможно, личная вражда", - подумал Фрунзе.

Хамдам, выйдя на перрон, где гуляли русские военные, быстро подтянулся, принял надменный вид и не спеша прошел мимо них, прислушиваясь к звуку своих серебряных шпор. "Надо уметь жить, - подумал он.
– Не подал руки? Я это заметил. А лучше, если бы ты мне подал руку - тогда

бы я ничего не заметил. Дичь осторожнее охотника. Ну ладно, поживем еще!"

26

– Твое мнение?
– спросил Фрунзе Блинова, когда Хамдам оставил вагон.

– Что ж, в порядке, - ответил Блинов.

– А поверить ему можно?

– Хамдам много всяких услуг оказывал. Вы же знаете!

– А Хамдаму откуда все тайное известно?

– Связи!

Фрунзе подошел к столу и, что-то написав на блокноте, сказал Блинову:

– Влить к нему коммунистов, и комиссаром надо назначить Юсупа.

– Есть, товарищ командующий!
– Блинов встал.
– Разрешите идти, товарищ командующий?

– Пойдем, я провожу тебя, прогуляюсь немного, - сказал Фрунзе.

Они вместе вышли из вагона.

Фрунзе первый раз говорил с Блиновым, но он слыхал о нем и сразу оценил его. "Верный человек, из народа. Первое, чему он научился, - это оружие, - подумал Фрунзе о Блинове.
– Спокойствие, добросовестность. Постепенно он одолеет все. Не все, так многое. Конечно, звезд с неба он не хватает, но это человек!" Фрунзе дружески улыбнулся Блинову, понимая, что комиссара надо подбодрить.

Наоборот, от встречи с Хамдамом у Фрунзе осталось очень смутное и неприятное ощущение.

– Не нравится мне твой Хамдам, - сказал он откровенно Блинову.

– Что делать, Михаил Васильевич!
– ответил попросту Блинов.
– Не детей мне с ним крестить. А пользу приносил! Сажа тоже не бела, а в дело идет!

Блинов привел случай с Ахунджаном, доказывавший, что до сих пор сомневаться в Хамдаме не приходилось.

Фрунзе принужден был согласиться с этим доводом, но непонятная тревога все-таки продолжала его мучить. "Быть может, у меня шалят нервы?.. Неужели враг может быть таким?
– думал он.
– Тогда это очень опасный враг".

К ночи воздух сделался знойным.

Фрунзе вышел из вагона без фуражки, как он предполагал - на минуту. Но разговор его увлек, и он не заметил, что они ушли слишком далеко, за семафор, стоявший в километре от станции. Мерцали огни стрелок. Фрунзе на пересечениях путей наткнулся на эшелон, окруженный караульными. Двери во всех теплушках были задвинуты наглухо, а верхние люки, вырезанные под самой крышей вагона, были открыты настежь. Из теплушек доносились крики. Скандалили люди, втиснутые в вагоны по сорок, по пятьдесят человек. Они задыхались там от тесноты.

– Что это? В чем дело? Вы не знаете?
– сказал Фрунзе. Голос его сразу изменился. Из мягкого и спокойного он стал сухим и резким.

– Разоруженный мятежный полк идет в Ташкент. На переформо... на перифир... на переформирование, - путаясь, торопливо ответил Блинов.

– Это скот или люди? Как, по-вашему? Где комендант?
– крикнул Фрунзе.

Блинов подбежал к составу. Началась суматоха. "Коменданта, коменданта!" - закричали постовые. Блинов бегал вдоль товарных вагонов.