Это было в Коканде
Шрифт:
Эмиру тоже было известно, что афганская дипломатическая почта прошла через руки Джемса. Джемс поймал курьеров, ознакомился с интересующими его афганскими дипломатическими документами, а потом, точно нарочно, переслал их с извинениями эмиру. В этих письмах афганцы умоляли эмира не верить "инглизам". Они писали:
"Инглизы слишком продувной народ. Попросту говоря, они, конечно, играют на темноте узбеков и турецком происхождении. На самом же деле им хочется овладеть Туркестаном так же, как раньше владели им русские. Но завтра они будут хуже русских, и если они говорят, что они не имеют никаких претензий на вашу территорию и с вами дружны
Эмир все-таки думал, что встреча с Джемсом необходима. Но придворные стояли стеной около него, эмир не имел смелости разбить эти препятствия. Он понимал, что встрече мешает значительная часть придворной знати. Он не хотел вступать с ней в пререкания, а в среде англофилов не находил надежных людей. Он ворчал и колебался, обвиняя кушбеги, своего канцлера и первого министра, в ошибках.
К концу лета многие стали замечать, что бухарское правительство скрипит, как арба, что оно малонадежно... Но что это значит? Близко ли оно к падению? Этого нельзя было знать. Можно было только это чувствовать, бояться этого... Но ни у кого уже не хватало ни умения, ни энергии заняться государственными делами.
4
Джемс имел приятелей в военной среде. Это были инструктора, ранее служившие в афганской армии. Они тайком провели его в покои кушбеги. Случилось это днем, неожиданно. Джемс решил просто ворваться к министру без всякого приглашения.
Был яркий, солнечный день. Кушбеги только что вернулся с доклада. Эмир нервничал, и кушбеги чувствовал, что только обстоятельства сдерживают его. В иное время эмир сменил бы всех министров, и в первую очередь опала коснулась бы кушбеги. Министру не хотелось ни о чем думать. Все надоело. Все раздражало. Даже цветущее небо, даже воркованье серебристых голубей, бродивших по карнизам внутренних построек, казалось ему невыносимым. Сарбазы дремали на карауле у ворот дворца.
В эту минуту появился Джемс в сопровождении своих офицеров. Министр сделал вид, что рад его приходу.
– Неприлично, что я пришел незваным, - сказал Джемс.
– Но я ваш гость.
– Такой гость - благословение бога, - ответил, улыбаясь, министр и приказал подать угощение. Слуги принесли маленький низкий столик, чай, вазы с вареньем, персидские серебряные тарелки с орехами, фрукты.
Джемсу надо было во что бы то ни стало выполнить свою основную миссию: не порывать с эмиром связи, держать его в своих руках и сохранить ему жизнь в случае восстания. Обо все этом не скажешь прямо, сразу. Он начал издали. Он принялся рассказывать о своем путешествии по Фергане, о Коканде, о советских порядках. Старик слушал, покачивая головой.
Джемс играл, как обычно, сам несколько тяготясь своей постоянной ролью. Основной сюжет этой роли: он - купец, он не заинтересован, политика Англии бессмысленна, он рад его высочеству посоветовать. Эта часть ему давалась вполне. Он исполнял ее неоднократно. Он уже не замечал ни движений, ни интонаций. Настроения и мимика въелись так крепко, что даже при чрезмерной подозрительности Востока трудно было хоть на чем-либо поймать Джемса.
Но предстояло еще разыграть самое главное - дружбу к Востоку. Это место своей роли он считал самым опасным. Тут надо было умение. Без действительного знания Востока,
Поговорив о пустяках, Джемс встал, как бы заканчивая свой визит. Вставая, он сунул руку за борт своего френча и вытащил из внутреннего кармана пакет, захваченный им на всякий случай.
– Здесь кое-какие неожиданные бумаги, протокол Чарджуйского съезда, который я достал, - сказал он с улыбкой.
– Вы знаете, что там произошло? спросил он так небрежно, как будто сам не придавал значения своему вопросу.
– Слыхал, - равнодушно ответил кушбеги.
– Бухарские коммунисты объединились с джадидами. Но в их среде нет единодушия. Некоторые, наиболее ярые коммунисты требовали расстрела Карима Иманова. Они обвиняли его в измене. Я знаю, что этот скандал потушили. Но скандал был. Он нам на руку.
– Что еще знаете вы?
– Все... и еще кое-что, - сказал кушбеги.
– Они переругаются, их революция лопнет. Новый Чарджуй - еще не Бухара.
– Вы знаете, что и Старый Чарджуй волнуется? В Карши тоже неспокойно.
– Но ведь слуги эмира везде оказывают сопротивление!
– Оказывают. Но режим обречен. Беднота на стороне красных, - упрямо сказал гость.
– Это эмигранты и сбежавшие эмирские солдаты, а народ религиозен. Он побушует и одумается. За нас ислам.
– Джадиды тоже говорят об исламе. Вы читали их листовки?
– Читал.
– Вы помните то место, где говорится, что эмир не признает народного достояния, убивает кого хочет. Деньги, имущество и жизнь всех правоверных находятся в его руках.
– Разве это противоречит исламу?
– А вы как думаете?
– Эмир - это эмир. Это не Карим Иманов, который хочет стать эмиром, уклончиво ответил кушбеги.
– Сейчас Карим - коммунист. Но не в этом дело!
– улыбнулся Джемс. Главное заключается вот в чем... Вы, несомненно, помните конец этой листовки?
– Нет.
– Они вас обвиняют в дружеских связях с Англией.
– Это глупо.
– Они пишут, что эмир отправил в Лондон все золото, серебро, драгоценности и каракуль. Все достояние, принадлежащее бухарскому народу.
– Писать можно! Мы, конечно, немало отправляли, - вздохнув, сказал кушбеги.
– Но не все!
– перебил его Джемс.
– А теперь время пришло! Готовьте караван!
Эти слова были так грубы и наглы по своей откровенности, что даже опытный и привыкший ко всему кушбеги растерялся. "Вот как!" - подумал он, но сделал вид, что ничего особенного не произошло. Он улыбнулся и вежливо спросил резидента:
– Какой караван? Простите, я вас не понимаю! Я повторяю, что Бухара это не Чарджуй.
– Когда она будет Чарджуем, тогда будет поздно!
– закричал Джемс. Вы что же... вы хотите совсем порвать ваши взаимоотношения с английскими коммерсантами?
– Простите еще раз!
– сказал кушбеги.
– Я хочу только вам напомнить, что по существу дела мы и не порывали наших взаимоотношений. Сколько хлопка и каракуля в течение двух последних лет мы переслали за границу, английским купцам!.. Это вам известно?