Это было в Коканде
Шрифт:
Мысли командующего были прерваны приходом секретаря.
– Ах да... Приказ! Будьте добры, зайдите через полчасика...
Фрунзе вернулся в купе и на краешке стола, опираясь грудью о его ребро, начал быстро писать свой последний, прощальный приказ туркестанским войскам.
С каждой строчкой он как бы погружался в свою жизнь за последние два года, с ее важными событиями и тревогами, с ее тяжкой военной работой, начатой еще в декабре 1918 года, когда он был назначен комиссаром Ярославского военного округа... И как потом пошло все другое... то есть Самара,
"Я рад отметить, - писал Фрунзе, - что армии Туркестанского фронта до сих пор честно выполняют свой долг Начав с разгрома колчаковских, дутовских и толстовских банд, они довершают ныне свою работу, очищая Туркестан от контрреволюционных полчищ местных самодержавных властителей. Уверен, что и впредь красные полки Туркестанского фронта, куда бы их ни поставила рука Революции, сумеют поддержать свою боевую революционную славу.
Мой прощальный привет вам, товарищи!"
– Да, вот и все, - с грустью сказал он и поставил точку.
В тамбуре послышался шум, кто-то ругался с проводником. Громко звеня шпорами, широкоплечий командир вошел в узкий коридор и протискивался вперед боком. Часть лица у него была забинтована.
– Разрешите?
– сказал он, вваливаясь в купе к Фрунзе.
– Поскольку желаю лично поблагодарить за орден... Товарищ Фрунзе, это правда? Покидаете нас? Мне Блинов сказал...
– Лихолетов?
Сашка схватил обеими руками руку Фрунзе, которую тот подал ему, потряс несколько раз, как драгоценность:
– Только проститься... Извиняюсь. И более не задержу. Я от имени всего полка. Возьмите и нас, если понадобится. Хоть в Крым, хоть к черту на рога. Полк жизни своей не жалеет.
Сказав это, Сашка откозырял и выскочил из вагона. Фрунзе послал за ним, но буйного Сашку уже не могли отыскать. Он со станции исчез.
18
Вернувшись в Беш-Арык, Юсуп стремился повстречаться с Рази-Биби, старшей женой Хамдама, От нее он надеялся получить хоть какие-нибудь сведения об исчезновении Садихон. Часто, даже излишне часто, с подозрительной настойчивостью он навещал дом Хамдама, но ни одна из его попыток не имела успеха. Биби не покидала своей половины. Он не мог с ней встретиться.
Однажды, нечаянно увидав Юсупа, почти наткнувшись на него во дворе, Рази попросту сбежала от него. Он успел только заметить ее испуганные и дикие глаза.
От джигитов Юсупу удалось узнать не больше того, что было в письме Насырова. Многие думали вначале, что бегство Сади было действительно устроено Юсупом. Очевидно, Алимат еще в Бухаре наболтал об этом. Теперь люди отказались от этой мысли, но не все: некоторые еще продолжали шептаться и судачить по-прежнему. Юсуп же был убежден, что Сади похищена людьми Хамдама. Откуда у него родилось это убеждение, он и сам не знал. Он ничем не мог его подкрепить. Он принужден был молчать.
Каждый день велись энергичные поиски. Отряд джигитов был отправлен в горы. Они обшарили все кишлаки,
Дело в том, что, ввиду особых обычаев, ввиду священной неприкосновенности мусульманского дома, никто из джигитов не мог заглянуть в тайное тайных. Обыск домов производился поверхностно. Джигиты не имели права заглянуть к женщинам. Поэтому только слух или донос мог бы на что-то натолкнуть. Однако ни добровольных свидетелей, ни сплетников, ни доносчиков не нашлось. Никто ничего не знал о Садихон, никто не слыхал о ней, никто ее не видел. Она исчезла, как будто ее спрятали в земле.
Хамдам упорно продолжал поиски, рассылал всюду своих людей, делая вид, что не оставляет надежды найти пропавшую жену. А Садихон жила в горах, в усадьбе Баймуратова. Ее держали в яме, и Хамдам отлично знал не только о местонахождении Садихон, ему известно было каждое ее слово, ему доносили о каждом ее вздохе. Хамдам усмехался, и ненависть его к Садихон ничуть не смягчалась. Джигиты Хамдама искали пропавшую жену всюду. Но тот, кто не хочет найти, не находит. Тот же, кто хочет, не имеет возможности.
Юсуп лично участвовал в поисках. Однажды Насыров заметил ему, что так искать, как ищет он, способен только муж.
В конце октября Хамдам прекратил игру. Он ходил хмурый и печальный, жалуясь всем и каждому на свое горе.
– Моя потеря невозвратима, - лицемерно вздыхая, заявлял он.
– Садихон в Китае. Наверно, ее продали туда.
Вначале, приказав упрятать Садихон, он еще не помышлял о том, что же он сделает с ней. Затем военные дела отвлекли его от этих забот. Сейчас же снова встал вопрос: продолжать ли ему медленную казнь или убить Садихон?
Он ни на что не мог решиться и все откладывал, все дожидался, как будто надеясь, что жизнь сама распутает эту загадку. Он заскучал. Он почувствовал, что его дом пуст. Он постоянно думал о Садихон. "Она оживляла мой сад, и комнаты, и двор, точно стеклянный колокольчик. Теперь, что бы ни случилось, мне уже не слыхать ее голоса. Уж лучше, как это ни больно, выбрать смерть", - думал он.
Но тут он увидел, что любит ее, что он не в силах лишить ее жизни. Он гнал эти дикие мысли, пил водку с Насыровым, смеялся сам над собой, никому не раскрывая своих секретов, ездил в Коканд, заставлял Сапара приводить к нему женщин.
В доме стало шумно и скандально, и чем больше шуму, чем больше было в доме криков, тем разнузданнее и страшнее становился Хамдам.
Однажды после особенно громкого скандала, когда приезжие женщины перебили в доме стекла, Рази-Биби утром явилась к Хамдаму. На ней был зеленый халат, на голове белый шелковый шарф. Хамдаму показалось, что она уезжает в гости.
– Ты куда?
– спросил он.
Биби попросила у него лошадей, ничего не ответив на его вопрос. Тогда он ехидно покачал головой: