Это было в Коканде
Шрифт:
Дело с освобождением Хамдама было задумано Назар-Коссаем чрезвычайно тонко. От секретаря при председателе Особой правительственной комиссии по пересмотру дел Кариме Иманове Назар-Коссай узнал, что Карим составил список тех арестованных курбаши, которым будет предлагаться свобода, если они покорятся советской власти. В этом списке числился и Хамдам.
У Карима Иманова были свои тайные расчеты, поважнее завхозовских. Ему было не до баранов. Но ловкий секретарь и Назар-Коссай задумали воспользоваться этим списком. При неудаче они ничего не теряли,
А будущих баранов жулики предполагали делить так: три головы секретарю, а две - Назар-Коссаю. Агарь же получала пай с обоих.
2
Утром Хамдама неожиданно вызвали в канцелярию крепости. Хамдам шел под конвоем. На дворе было приятно, веселил душу чудесный весенний день. Хамдам позавидовал людям, которые целый день могут греться под солнцем и в эту минуту подумал, что готов быть даже нищим, больным и голодным, только бы наслаждаться свободой.
Крепостная канцелярия оказалась переполненной военными. Из разговоров этих военных Хамдам узнал, что в Ташкенте закончился съезд Советов и что на нем была утверждена автономия Туркестана.
Военные только и говорили о телеграмме, полученной съездом из далекой Москвы. Говорили о Ленине, о Российской республике, которая сейчас как государство приветствовала автономный Советский Туркестан. И называли эту телеграмму исторической.
Он спросил часовых: «Зачем меня сюда привели?» Те не знали. Он опустил голову и принялся думать о своей судьбе. Но ему трудно было сосредоточиться. Один из военных, в ремнях, с исцарапанной шашкой и с гранатой на поясе, шумел громче остальных. Хамдам вспомнил его.
– Эта автономия не для баев и буржуев, а народу!
– кричал Сашка. Теперь - басмачам крышка!
– Неизвестно, - сказал Жарковский.
– Газету читай!
– перебил его Лихолетов.
– Газета - газетой, - равнодушно заметил Жарковский и случайно увидел Хамдама. Он улыбнулся, узнав его. Хамдам тоже улыбнулся ему в ответ. Знакомый?
– сказал он Хамдаму.
– Знакомый, - засмеялся в ответ Хамдам.
– Слышал, что мы говорили?
– Нет.
– Будете вы теперь драться или не будете? Автономия объявлена.
Хамдам из осторожности признался, что сейчас драться незачем. Про себя же он думал иначе…
Сашка торжествовал над Жарковским:
– Вот! Все споришь, умник! Пожалуйста! Теперь конец басмачам. Если уж Хамдам признался - значит, это правильно.
Проговорив это, Сашка пальцем указал на Хамдама, и Хамдам теперь улыбнулся Лихолетову. Жарковский пожал плечами, почесал себе ладони и отошел в сторону.
Из соседней комнаты вышел Синьков, начальник гауптвахты, горбун, щеголь, бывший певчий. Желая стать повыше, он нарочно заказывал к своим сапогам каблуки особого фасона, дамские.
– Кто здесь Хаджи Хамдам?
– выкрикнул он, легко перекрывая
– Я, - ответил Хамдам и встал.
Синьков обшарил его глазами, покосился на свои сверкающие голенища и локтем толкнул дверь:
– Сюда!
– сказал он.
– В Особую комиссию.
Хамдам очутился в большой прохладной сводчатой комнате. За столом сидел молодой джадид в европейской одежде, худой, точно мальчик, очень красивый, бледный, длинноволосый, с тяжелым маузером в деревянной кобуре. Он курил папиросу и что-то настойчиво шептал своему соседу. Хамдам в соседе узнал Блинова. Он сразу вспомнил бой у железнодорожной будки, потом поездку в Андархан, вечер в Андархане, похороны Аввакумова и покраснел.
За столом сидели еще несколько русских и узбеков - одни в военной форме, другие в штатском, в русской одежде, третьи в халатах. Видимо, члены комиссии ждали конца этих перешептываний.
«Моя участь решается», - догадался Хамдам и тут же почувствовал, что джадид - за него, а Блинов - против.
Джадид внимательно взглянул в глаза Хамдаму и сказал русскому:
– Я сейчас спрошу его.
– И перешел на узбекскую речь.
– Хамдам, хочешь служить советской власти?
Хамдам молчал. Все спуталось в голове Хамдама. Тонкие губы джадида хотели помочь ему. Но Хамдам испугался: «Знает ли джадид, с кем он имеет дело?»
– Хочешь?
– спросил джадид еще раз.
Хамдам покачал головой. Джадид повторил свой вопрос иначе, как бы наставляя и успокаивая Хамдама.
– Если время не мирится с тобой, Хамдам, - сказал он, - ты помирись с временем!
Хамдам склонил голову. Блинов упомянул Юсупа. Джадид удивленно посмотрел на Блинова и опять что-то зашептал. Хамдам стоял шагах в пяти от стола, не все слова долетали до него, да он и не понимал русской речи, если говорили быстро. В конце концов спорящие на чем-то сошлись, и джадид снова обратился к Хамдаму.
– Мы тебе даем поручение поехать по кишлакам, выкачать огнестрельное оружие, - сказал он.
– Я знаю, оно спрятано там у баев и басмачей, и тебе, более чем кому другому, известны эти места. Будешь упрямиться - погибнешь. Поверишь мне - хорошо будет. Меня зовут Карим Иманов. Я приехал из Ташкента. Ты еще услышишь обо мне.
Хамдам заволновался. Голос джадида был тих, как шелест листьев. Казалось, что он говорит только с Хамдамом.
– Ты друг Иргашу?
– снова спросил его джадид.
– Нет, - ответил Хамдам и покраснел.
– Да, да… - пробормотал джадид, как будто что-то вспомнив.
– Но разве ты не участвовал вместе с ним в восстании?
– Нет, - отрекся Хамдам и, чтобы подтвердить это, добавил: - Разве вы не знаете, что не я разобрал рельсы на Ташкентской дороге?
О резне, устроенной им в Коканде, он умолчал. Подумав, он сказал:
– Я ведь покинул Иргаша. Я сразу раскусил этого хана.
Джадид улыбнулся и заторопился, как бы желая скорее кончить дело.