Это лишь игра - 2
Шрифт:
А затем, к моему ужасу, Олеся Владимировна вдруг устремляется Герману.
— Подонок! — выплевывает она ему в спину. — Мерзавец!
Я спешу за ней следом. Пылая, тяну ее за локоть обратно, прошу прекратить. Спасибо хоть она не кричит на весь холл, а то я бы сгорела от стыда, но все равно ее слышит пристав и делает замечание:
— Соблюдайте порядок!
Герман же оборачивается и, смерив ее абсолютно равнодушным взглядом, произносит таким же тоном:
— Здравствуйте, Олеся Владимировна.
— Подлец! — цедит она.
— Да, да, —
?Это ее еще больше приводит в ярость, но Герман уже проходит через металлодетектор. На меня за всю эту сцену он даже не взглянул…
Я стою в коридоре, у самой двери, жду, когда вызовут. Герман в конце коридора, у окна. Он мне едва кивнул сегодня в знак приветствия и, наверно, специально отошел подальше. Это правильно — зачем смущать друг друга? Но это больно… К тому же с ним там и Вика, и Леонтьев, и кто-то еще.
Нервное напряжение так меня истощило, что, кажется, когда всё закончится, я просто упаду и отключусь. Но пока — внутри будто в тугой узел всё скручено. Я даже сидеть, как остальные свидетели, не могу.
Из-за двери доносится приглушенный женский голос:
— Слушается дело в отношении Леонтьева Вячеслава Игоревича и Кокорина Никиты Владимировича, обвиняемых в совершении преступления, предусмотренного пунктом «а» части второй статьи 131 Уголовного кодекса Российской Федерации. Председательствующий судья Ильина Ольга Михайловна. Государственный обвинитель прокурор Москвитин Сергей Анатольевич. Защитник обвиняемых Преображенский Лев Константинович. Секретарь Павлова Анна Николаевна. Судебное заседание объявляю открытым…
Потом ко мне подходит пристав, просит отойти от двери и ждать вместе со всеми. Я присаживаюсь с краю, хотя так и тянет подскочить снова.
Время теперь тянется еще медленнее. И я сижу как на иголках, изнемогаю просто. И к тому моменту, когда меня наконец вызывают в зал суда, почти схожу с ума.
Захожу — и, как назло, ноги тут же становятся деревянными. Еле доползаю до тумбы. Пристав берет у меня паспорт, передает судье, с виду — обычной женщине лет сорока пяти, только в мантии. Она выглядит усталой и доброй, а, может, мне просто хочется в это верить. Отзывы о ней я слышала противоречивые.
Первым меня допрашивает обвинитель и, как мне кажется, он спрашивает как-то формально, поверхностно, как будто для галочки. Зато адвокат набрасывается как коршун. Я стараюсь отвечать честно, но он буквально загоняет меня в словесные ловушки, цепляется к каким-то незначительным моментам, передергивает смысл, сбивает с толку, а затем акцентирует внимание суда на моих заминках. Мол, вот, я путаюсь в показаниях, потому что вру.
В фильмах, вроде, выражают протест в таких случаях, но прокурор молчит, и адвокат заклевывает меня все яростнее.
— В каких отношениях вы состояли с Германом Горром? — спрашивает адвокат, и на меня накатывает жар. Так, что резко стало не хватать воздуха.
— Мы… — опускаю я глаза. Сказать «в интимных» у меня не поворачивается язык. — Мы
— Вы с ним вступали в интимную связь?
— Да, — выдавливаю я.
— Поправьте меня, если я ошибусь. Вы учились с ним в одном классе, так? И были в него влюблены?
— Да, — отвечаю.
— Какое-то… непродолжительное время вы с ним встречались. Месяц? Два? Затем он вас оставил. Попросту бросил. Уехал в Канаду. Вы с трудом пережили разрыв. Вас можно понять. Первая любовь, попранные чувства, предательство… Такое простить очень сложно.
— Он меня не бросал. Ему пришлось уехать. Мне нужна была операция…
Но адвокат не слушает меня. Перебивает, продолжая свою мысль, а перекричать его я не могу.
— Все это время Герман Горр с вами никак не связывался. Не думал о вас. Не вспоминал. Вы же все еще питали к нему какие-то чувства… И вот в августе этого года он вернулся, но… не к вам. Вас он между делом соблазнил и опять бросил. Опять выбрал не вас. Он выбрал Викторию Игоревну Леонтьеву. Родную сестру обвиняемого.
— Всё было не так…
— Всем известно, на что способна брошенная женщина…
— Не занимайтесь казуистикой, — одергивает его судья. И за эту малость я ей очень благодарна.
— Вами движет обида, желание отыграться, отомстить…
В конце концов он доходит до такого абсурда, будто я злонамеренно вступила в сговор с Юлькой, чтобы опорочить и разрушить семью, с которой собирается связать жизнь Герман. Прокурор лишь один раз заявляет протест, когда тот совсем уж переходит все границы и чуть не доводит меня до истерики. Судья протест принимает, она и сама дважды задает мне наводящие вопросы, но вполне тактично, без агрессии и подковырок. Однако я все равно чувствую себя будто вываленной в грязи.
— Ваша честь, — говорю я, когда адвокат наконец заканчивает свой допрос, больше похожий на моральное истязание. Стараюсь говорить громче, но голос дрожит. — Я хочу заявить ходатайство о приобщении к материалам дела видеозаписи. А также ходатайство о допросе владельца устройства, производившего видеосъемку.
Пристав передает судье мои бумаги. Она просматривает их, и я в этот момент даже не дышу, хоть и знаю, что составлено всё верно, с соблюдением процессуальных требований.
— Вы ходатайствуете о допросе Германа Александровича Горра? — спрашивает судья. — И он же заявлен как свидетель со стороны защиты? У сторон есть возражения? Тогда пригласите свидетеля.
Пристав вызывает Германа.
Входит он, конечно, не как я. Уверено, с аристократичной небрежностью и чуть ли не с выражением скуки на лице. Хотя отвечает он вежливо. У Германа тоже берут паспорт и лишь затем начинают допрос. Собственно, судья спрашивает его только по поводу записи: что там за устройство, где камера установлена, когда велась съемка, с его ли позволения и согласен ли он, чтобы эту запись посмотрели. Затем судья спрашивает у адвоката и прокурора, нет ли возражений против просмотра и против того, чтобы Герман мог остаться в зале суда.