Это лишь игра - 2
Шрифт:
Флешку с записью я передаю через пристава. А спустя пару минут на экране появляется знакомый двор. Мы с Викой заходим на террасу и останавливаемся прямо под камерой. Картинка четкая, даже без шума — у Германа хорошая, дорогая камера. Ну и ракурс самый удачный.
— Ты ведь в курсе, что мы с Германом скоро поженимся? — отчетливо говорит Вика…
Какое постановление вынесет судья, приобщит к делу или нет, мы пока не знаем. Марк Соломонович говорит, что причин отказать нет, потому что по записи
В любом случае ролик производит эффект разорвавшейся бомбы. Прокурор тяжело и мрачно молчит. Слава вообще в прострации. Юлька даже рот от изумления открыла. А адвокат, оправившись от первого шока, начинает бурно протестовать. В итоге судья прерывает заседание.
Выхожу из зала суда как выжатый лимон. Миную Леонтьева и его свиту. Он сам и Вика сверлят меня глазами. Они еще не знают про видео, но сейчас узнают… К ним уже — вижу боковым зрением — подбегает адвокат.
А ко мне — Олеся Владимировна.
— Ну как? — спрашивает она нетерпеливо. — Как все прошло?
— Еще пока не прошло. Заседание перенесли на несколько дней.
— Что это было? — не своим голосом спрашивает Юлька. — Как это…? Почему ты ничего не говорила?
Я не успеваю ничего ответить. Потому что ко мне подходит Герман.
— Как ты, Леночка? — смотрит опять с привычной нежностью, что мне сразу становится на сердце тепло. Мне так хочется его обнять, прямо здесь, сказать, как я страшно соскучилась…
— Ты еще смеешь… — начинает возмущаться Олеся Владимировна, но замолкает на полуслове, когда я ему отвечаю:
— Жива, как видишь. Как думаешь, у нас получится? Я все верно сделала?
— Конечно, получится, — улыбается он. — Ты — молодец. Ты все сделала, как надо.
И вдруг берет меня за руку и притягивает к себе, при всех. Обнимает и шепчет:
— Я так по тебе скучал…
56. Герман
За две недели до этого. День побега Вики
— Герман, ну скажи хоть что-нибудь? — обращается ко мне Леонтьев.
— Я вас понял, — говорю я.
— И? — пытливо заглядывает мне в глаза. — Ты… ты это сможешь? Займешься этой девицей… этой Третьяковой?
Я киваю. Леонтьев с облегчением выдыхает.
— Это всё останется строго между нами, конечно. А Вику отправим отдыхать, да… завтра же распоряжусь… Надо еще с рехабом этим чертовым разобраться…
— Я могу идти?
— Да, да, конечно, Герман. А, может, ты у нас останешься? Вдруг Вика опять…
— Нет, мне нужно к отцу, — поднимаюсь с кресла.
— Ну, передавай привет Александру Германовичу. — Леонтьев тоже встает и протягивает для рукопожатия ладонь, вялую и влажную.
Он зачем-то провожает меня до выхода, рассуждая о предстоящем процессе. Я его слушаю вполуха, что-то даже отвечаю на автомате, а сам прогоняю в уме, как сейчас лучше поступить.
Наконец уезжаю от Леонтьевых. Казалось, эта ночь никогда не закончится, но уже давно рассвело. Новый день и… новые обстоятельства.
Дома меня встречает Лена, еще заспанная, такая сладкая и теплая, правда, немного встревоженная. Притягиваю ее к себе, зарываюсь носом в ее волосы. От молочного запаха меня тут же ведет, но я лишь крепче прижимаю ее к груди. Наслаждаюсь последними бесценными моментами этой близости. Сможет ли она принять то, что я сейчас ей скажу? Очень не хочется втягивать мою девочку во всю эту грязь, но выхода нет.
Впрочем, ее еще раньше втянула эта бестолковая подружка. Друзей моя Леночка как не умела выбирать, так до сих пор не научилась.
— Я проснулась, а тебя нет, — доверчиво льнет ко мне Лена. — Что-то случилось?
— Случилось, случилось… — тягостно вздыхаю я. — Лен, нам нужно серьезно поговорить.
— Что-то плохое? — отстраняясь от меня, испуганно смотрит она.
— Сейчас всё узнаешь. Пока просто слушай, хорошо?
Я веду ее за руку в гостиную, усаживаю на диван, сам пододвигаю кресло поближе и устраиваюсь напротив нее так, что ее сомкнутые коленки оказываются у меня между ног. Беру в руки ее ладони, тонкие, чуть прохладные, будто грею их. Смотрю ей прямо в глаза и оглушаю безобразной правдой:
— Леночка, это была моя идея затравить твою подругу. То есть не именно затравить, конечно. А опозорить ее в глазах общественности, чтобы потом ей никто не верил. Я это предложил Леонтьеву.
Она дергается от этих слов. Сначала качает головой, мол, нет, не может быть.
— Я не верю… — шепчет Лена. — Ты же не такой…
— Леночка, это ты не такая. А я… я просто действую по обстоятельствам. И сейчас обстоятельства таковы, что тебе придется меня выслушать и постараться понять. Если ты хочешь, чтобы у вас с ней всё получилось.
— Значит, Олеся была права? Я тебе тогда рассказала, что мы хотим предать это дело огласке… и ты это использовал…
Глаза ее наполняются слезами.
— Если тебе станет легче от этого нюанса, то нет. Я предложил это Леонтьеву за несколько дней до того, как мы с тобой поговорили. Я даже не знал тогда, что ты имеешь к этому какое-то отношение. Лен, если бы ты сказала раньше… если бы сказала сразу, то, естественно, я бы не стал… Придумал бы уж что-нибудь… ну да ладно.
— Но даже если и не знал, то разве можно равнодушно топить чужую жизнь? Вот так выгораживать насильника и добивать жертву? — Леночка смотрит на меня так, будто видит впервые и отчаянно пытается заглянуть в мои мысли.