Это лишь игра - 2
Шрифт:
Я тоже наслаждаюсь долгожданным моментом, пока меня не окрикивают — сначала Вика, потом Леонтьев. Я нехотя оборачиваюсь, заслоняя Лену собой.
— Герман! Ты… ты… — всхлипывает Вика. Ее, бедную, аж трясет. — Как ты мог? Ты — сволочь! Ты подставил меня! Я тебя ненавижу! Подонок! Сдохни!
— Увидите ее, — сердито приказывает своим людям губернатор.
Ее быстро уводят телохранители Леонтьева, а сам он останавливается возле меня. Лицо налито кровью, вены вздулись, подбородок мелко дрожит.
— Что это было? Как это понимать? Я к тебе как
Может, он ждет от меня какой-то реакции, слов каких-то, оправданий, извинений, но я просто молчу без всяких эмоций. Мне нечего ему сказать. Спектакль окончен. Тогда, нацелив в меня указательный палец, он с тихой яростью произносит:
— Ты еще ой как пожалеешь, щенок. За всё заплатишь. Кровью умоешься… Отец твой сгниет на нарах. А тебя, ублюдок, я по миру пущу. Кишка тонка со мной тягаться.
Равнодушно выслушиваю его тираду.
— Хорош губернатор! — рядом хмыкает англичанка. — Я всё записываю!
Леонтьев отвлекается от меня. Бросает на нее тяжелый взгляд, но ничего не отвечает. И, в конце концов, уходит.
— Лена! — переключается она на Леночку. — Что всё это значит? Что было на суде?
— Слушайте, я поняла! — встревает Ленина подруга. — Вы сговорились! Так?
— Да, это придумал Герман, — взглянув на меня, Лена заговорщически улыбается. — А я ему просто подыграла. Ну… чтобы вывести их на чистую воду.
— Кого? Как? — кудахчет Олеся Владимировна.
И Лена с подругой наперебой рассказывают ей про видеозапись. Я терпеливо жду. Минуты три или две. Потом все же прерываю их бурный разговор:
— Леночка, поехали домой.
Мне так хочется поскорее остаться с ней наедине. Лена смущенно прощается с ними, и мы идем к моей машине.
— Герман! Постой! — окликает вдруг меня англичанка. — Одну секунду! Я сказать должна…
Она не слишком уверенно подходит к нам. Видно, что ей неловко, она даже в глаза мне не смотрит. И губы кусает, и руки заламывает.
— Слушаю вас, Олеся Владимировна, — стараюсь быть вежливым.
— Герман… я не ожидала, конечно. Я думала, ты… а ты… Я ошибалась в тебе и признаю свою ошибку. Прости меня, пожалуйста.
Очень хочется, конечно, съязвить, но Лена так расцветает от ее слов, что я сдерживаюсь и отвечаю с натянутой улыбкой:
— Угу. Я часть той силы, что вечно хочет зла, а делает добро.
Англичанка сконфуженно улыбается и, попрощавшись, уходит, утягивая за собой Ленину подружку. Та, слышу, ворчит: «Я хотела с ними поехать, нам же по пути». Но Олеся Владимировна вдруг в кои-то веки проявляет деликатность: «Им надо побыть вдвоем».
58. Герман
Встаю еще затемно. Лена еще спит и спать будет, наверное, долго. Она вчера очень устала. Весь вечер клевала носом, но стойко держалась. Ближе к ночи позвонила вдруг Вика, судя по голосу, пьяная. Поплакала, обматерила, попрощалась. Леонтьев
Лена после ее звонка сразу взбодрилась. Виду, конечно, старалась не показывать, но притворство — не ее конёк. Сначала хотел пошутить над ее ревностью, но у Лены была такая страдальческая гримаса, что вместо шуток ласково произнес:
— Не ревнуй, Леночка. Мне никто не нужен, кроме тебя, — обнимая ее, заглядывал в любимое лицо. — Кстати, я тебе говорил, что я очень верный?
Она качнула головой и наконец улыбнулась.
А когда мы легли в кровать, неожиданно предложила. Сама. Шепотом, как будто в спальне мог быть кто-то еще.
— А хочешь, я тебя поцелую… там?
У меня аж вместе со вздохом вырвалось:
— О!
Конечно, хочу! К паху сразу же хлынула вся кровь. Но вслух сказал:
— Главное, чтобы ты этого хотела.
— Я хочу… хочу попробовать…
Покрывая поцелуями кожу, она медленно спустилась ниже. Я же замер в предвкушении, даже дышать перестал. А потом… потом почувствовал ее пальчики и мягкие губы, и вздох вырвался у меня со сдавленным полустоном. Я закрыл глаза, откинул голову, вцепился в простыни, сдерживая порыв толкнуться вперед. И едва успел перед самой разрядкой мягко отвести ее и хрипло прошептать:
— Я сейчас… всё…
В предрассветной полутьме смотрю на Лену, так сладко спящую, вспоминаю то, что было несколько часов назад, и возбуждение закручивается внутри спиралью. Так и тянет прижаться к ней плотнее, всем телом, разбудить поцелуями и откровенным ласками. Хочется снова почувствовать ее тепло, ее запах, ее дрожь, снова услышать ее стоны сквозь сбившееся дыхание. Но я лишь слегка касаюсь губами ее виска и осторожно выхожу из спальни. Пусть моя девочка как следует выспится.
До десяти утра работаю внизу. Эти часы у меня всегда самые продуктивные, а сегодня — тем более. Готовлю материалы по Леонтьеву. Это уже финальные штрихи. Осталось лишь поставить точку в этой истории. Вся информация вместе с аналитикой финансовых операций, теневыми схемами, списками задействованных компаний, копиями договоров и прочим уходит проверенным лицам из следственного комитета, урезанная версия — журналистам.
Потом собираюсь и еду в Листвянку. Буквально через десять минут я уже у знакомой двухэтажки. Было дело — караулил тут Лену… когда? Два, нет, даже почти три месяца назад. А кажется, что с того вечера прошла уйма времени.
В этом доме нет железных дверей и электронных замков, и я просто захожу в подъезд. Первый этаж, квартира справа. Старая обшарпанная дверь.
Живьем я никогда его не видел, только на фото. Прислушиваюсь к собственным ощущениям и, помимо прочего, замечаю в себе даже странный интерес к нему. Чем-то же он привлек мою Лену, пусть и ненадолго.
Ревную ли я к нему, хоть немного? Пожалуй, что нет. Точнее, теперь — нет. Но были моменты, были, когда меня буквально раздирало изнутри от ревности.