Это моя собака (Пять повестей для детей)
Шрифт:
Удивительный кот Фома
30 июля. Я уже не арестованный. Я как будто убитый - пропал Фома. В кухне стоит полное блюдце молока. В тарелке - остатки окуня (кот очень любил рыбу).
Тетя Груша не находит себе места: обошла все дома, ходила к реке, на станцию, в поле.
– Грушенька, не волнуйтесь, - успокаивала ее Мама-Маша.
– Погуляет и придет. С котами это часто.
– Куда ему! Не те года по ночам гулять.
Я отрядил на поиски Фомы Ватутьку - никаких следов. Тезка Пират тоже о Фоме ничего не слышал.
Настроение у меня - хуже некуда. С досады сам
Тетя Груша
3 августа. Больше всего мне стыдно перед тетей Грушей. Она оставила для Фомы на ночь открытое окно, хотя очень боится жуликов и комаров.
Ночь я почти не спал - поймал здоровенную мышь, принес ее тете Груше, положил к ее ногам. Она невзглянула ни на мышь, ни на меня, а плюхнула в мою миску с овсянкой столовую ложку масла. Из этого я сделал вывод: сегодня она расстроена еще больше, чем вчера.
Но самое скверное было еще впереди. Вечером Мама-Маша и тетя Груша сидели на крыльце. Мы с Витей читали на террасе книгу. Вдруг тетя Груша всхлипнула.
– Грушенька, милая, ну зачем же!
– воскликнула Мама-Маша и обняла ее за плечи.
– Знаю, - басом перебила ее тетя Груша.
– Знаю, что дура старая... Люди услышат - смеяться будут: Аграфена, мол, из ума выжила, ревет - Фома потерялся.
Витя закрыл книгу, посмотрел на меня, и мы обастали слушать дальше.
– Плохо одинокому человеку, Машенька... А к старости - еще того хуже. Летом - ладно. Много хлопот: сад, огород, корова. Дачники приезжают, люди мневсе попадаются хорошие. А настанет осень, зима - не знаешь, куда себя девать. В гости пойдешь - так опять же домой воротишься. А дома пусто. Ходики тикают. Дрова в печке стреляют. Мыши скребутся. Муха, если какая выживет, возле лампы крутится - вот и вся моя компания.
– А родные?
– спросила Мама-Маша.
– Далеко живут, - ответила тетя Груша.
– Один только раз приезжала сестра с внуками... Месяц жили у меня, а уехали - так еще хуже мне стало, места себе найти не могла... В ту пору как раз он уменя и появился...
– Кто появился?
Под тетей Грушей заскрипело крыльцо, она вздохнула.
– Фома... Шла я домой, уже смеркалось. Гляжу: возле калитки что-то ворочается. Присела - вижу: котенок, слепой еще. Хвостишко тонкий, лапы не держат, трясется. Мордой тычется... Подкинули, значит. А я сначала и не обрадовалась - мал больно. Но все-таки взяла, Сердце не позволило бросить... Ну и выходила помаленьку... Хороший кот вырос. Повадки у него свои были, иной раз и насмешит. Мух не терпел. И так уж их ловить изловчился, беда! Подстережет, подскочит и лапой ее рр-раз к стеклу. Та в голос, аж с визгом, но куда там - от Фомы не уйдешь!..
Тетя Груша рассмеялась, и Мама-Маша тоже.
– Вот видишь, Машенька... Невидный был кот Фома, а хороший. Иду, бывало, домой - он ждет на подоконнике. Дверь отворю - он уж тут как тут: хвост трубой, "мяу-мяу" скажет - значит, хозяйку приветствует. На колени вскочит - тепло от него. А уж мурлыкать мастер был! Бывало, у меня без его музыки исон нейдет. Иной раз и поговоришь с Фомой, новости расскажешь, пожалуешься. Все легче - живая душа рядом...
Я ушел с террасы, лег под Витиной кроватью и закрыл морду лапами. Потом пришел Витя и тоже лег. Но и ему не спалось. Одна рука у него вдруг свесилась с кровати. Я приподнялся и быстро ее лизнул.
– Пиратыч, Пиратыч, - сказал он и положил мне руку на голову.
– Не могу я тебя побить. Мерзко бить существо, которое не может защищаться. Не могу я на тебя сердиться: ты просто глупый пес, который не понимает даже, что натворил... Иди спать...
Теперь я - сыщик
9 августа. Утром, после завтрака, Витя принес мне вязаную кофту тети Груши, на которой спал Фома.
– Нюхай хорошенько, Пиратыч. Сейчас мы пойдем искать Фому.
"Нюхай! " Как будто я и без него не знаю, чем пахнут кошки! Но я нюхал, рычал и фыркал, чтобы не огорчить Витю. И сразу же, пригнув шею, побежал вдоль забора. Возле калитки я сделал стойку и залаял.
– Понятно! Молодец!
– сказал Витя и пристегнул мне сворку.
– Зона нашего действия расширяется. Пошли на улицу.
На улице оказалось столько кошачьих следов, что я растерялся, но быстро сориентировался - выбрал самый свежий, самый противный и побежал по нему, увлекая за собой Витю.
Зачем-то этого кота понесло в поле, и мы понеслись туда. Поле было зеленое и желтое, оно шелестело, переливалось, качалось. Я гавкнул.
– Смелей, Пиратыч, - одобрил меня Витя.
Мы отыскали узкую дорожку, которая уходила в глубину поля. Очень здорово было мчаться по ней, прижав уши, заворачивая то влево, то вправо.
– Пиратыч! Убавь скорость! Или мы разобьем носы!
– кричал мне Витя.
Мы врезались в шалаш. Пробили в нем дыру и растянулись на полу.
– Ой лихо мне!
– простонал кто-то внутри шалаша, и голос показался мне знакомым.
Так и есть! Это опять был старик, который живет в желтом домике на горе. Нас он тоже сразу узнал.
– А-а! Гости дорогие, вот не ждал!
– Извините нас, пожалуйста, - пролепетал Витя, встал на четвереньки, посмотрел на меня с укором. Я его сразу понял, подпрыгнул и два раза лизнул старика в бороду.
– Узнал, значит, меня, песик? Ну, ну, не вертись... А то ведь и весь шалашик нам на головы посадишь - ты мастер!
Словом, он очень нам обрадовался.
– А куда это вы так поспешаете с песиком?
– спросил он.
Витя рассказал ему, что мы ищем Фому и его следы привели нас в шалаш.
– Жалко, понятное дело... Хороший кот. Знаменитый, можно сказать.
Витя удивился:
– Фома?
– Он... Ты-то его уже в старости увидел. А года три назад Аграфена, не имей она совести, деньги могла бы на нем зарабатывать.
– Ученый был?
– еще больше удивился Витя и я тоже.
– Как тебе сказать... Не столько ученый - талант имел от природы. Мышей ловил - красота поглядеть. Утром встанешь, а он их уже кучкой сложил, сидит, умывается, ждет: принимайте, мол, работу... Ловок был, умен, словом охотник. Соседки к вашей тете Груше то и дело бегали: дай ради Бога Фому хоть на три денька - мыши заели. Так что он у нас тут чуть ли не в каждом доме на гастролях побывал... Не хуже тенора... Вот какие дела, сынок... Надо Фому сыскать.