Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
Наташа не заметила перемены в настроении партнера. Ее внимание отвлекли девушки, окружившие в дальнем углу комнаты Бориса Усачева. Забыв о Викторе, она метнулась к подругам.
Иван Яковлевич Тылзин вышел следом за Шугиным.
В сенях, сторонясь падавшего из раскрытой двери косого четырехугольника света, толпились соседи. Разгорались и меркли огоньки папирос.
— Вам что, через порог ноги не перенести? Вроде ведь невысокий?.. — укоризненно спросил он, прикуривая у Ганько, которого не сразу признал в полутьме. —
— У нас галстуки в чемоданах, доставать долго, — невесело усмехаясь, Ганько развел и опять запахнул полы ватника, — а костюмы отпарить некогда.
— Не в талию, — в тон ему, только с нескрываемым озлоблением, буркнул Костя Воронкин.
Тылзин соболезнующе вздохнул, постукиванием указательного пальца стряхнул с папиросы пепел.
— Да… это верно… в Чарыни костюмов не бывает, а в Сашково далековато…
— Вся и беда, что идти далеко! — откровенной издевкой прервал нехитрую дипломатию Ивана Яковлевича Стуколкин. — А еще боимся, что пиджаки будут жать в коленках.
По светлому пятну на полу заструились тени — из комнаты выходили девушки. Видя людей, но не различая лиц, говорили безотносительно:
— До свиданья!
— Спокойной ночи!
Только Наташа Игнатова громче других приказала:
— Значит, до воскресенья, Виктор! Слышите?
— Слышу, — буркнул Шугин.
Тылзин гневно посмотрел на парней, забыв, что никто не увидит его гнева. Крикнул вдогонку уходящим гостям:
— Девки, вы куда одни? Ребята проводят, подождите…
— Сами дойдем, не маленькие! — весело отозвалась Аня.
Наташа рассмеялась:
— Ладно уж! Нам — сюда за делом, обратно — домой. А парням впустую ноги ломать.
А за дверью, на улице, запела Тося, и остальные подхватили:
Понапрасну, парень, ходишь, Понапрасну ножки бьешь!..Частушка рассыпалась смехом, по-особенному звонким на морозе.
— Ну, девки! — восторженно сказал Тылзин и многозначительно повернулся к лесорубам: — В воскресенье опять придут, слыхали? Невесты сами набиваются, а вы? Эх!
Бросив папиросу, задавив ногой ее огонек, он пошел в комнату. Дверь закрылась, в сенях стало вовсе темно.
— Та, что плясала с Витьком, правильная деваха! — завистливо сказал Воронкин.
— Остальные — тоже ничтяк, не скажи. Есть что подержать в руках, — пошевелил Ганько растопыренными пальцами.
— Идем спать, Закир, — хмуро позвал своего молчаливого товарища Воронкин.
Подождав, пока закроется за ними дверь, Ганько равнодушным голосом спросил у Стуколкина:
— У тебя гроши есть, Никола?
Тот помолчал, а Ганько представил себе насмешливый взгляд, каким посмотрел бы на него Стуколкин при свете.
— Пара
— Мне дашь тыщу? С двух получек отдам…
— О чем разговор? Бери… Ты же проигрывал.
День, выбранный Антоном Александровичем Латышевым для очередной поездки на Лужню, радовал бодрящим небольшим морозцем и не по-зимнему щедрым светом. Еще в кабинете директора леспромхоза, ожидая, пока запрягут коня, он пожалел, что не взял противосолнечных очков.
— Электрик пусть сразу же обратно, — сказал директор, бросая на рычаг телефонную трубку. — Нечего ему там зря болтаться. Подумаешь, двадцать метров провода навесить!
— Побольше, Михаил Захарович! — поправил Латышев. — На конном дворе и в бане тоже свет нужен.
— Эк там далеко до бани и кондвора!
— Все же…
— Ну, там увидишь. И, как договорились, на самообслуживание. Движок запустить — хитрость не велика.
— Справятся. Там шофер один есть, из демобилизованных.
В стекло глухо постучали одетой в рукавицу рукой.
— Я поехал! — сказал Латышев.
— Счастливо. Посмотри, как там эти головорезы… Может, разбежались уже?
— Поближе бы их куда-нибудь, Михаил Захарович! На глаза!
— Ближе — механизация, постоянные кадры. Двадцать раз говорили…
Антон Александрович молча вышел из кабинета. Разговор испортил ему настроение.
В санях было тесно: движок, генератор да он с электриком. Добро еще, что бензин раньше догадались забросить. Зато коня впрягли — не дай бог по городу ездить. Заслышав автомашину, сворачивай на панель и висни на поводе. Иначе разнесет.
Но из города выбрались благополучно.
Накатанная лесовозами дорога вначале текла ровно, потом стала нырять в разложины. На спусках приходилось сдерживать коня, а на подъемах — слезать, идти рядом с санями. Яркий солнечный свет заставлял щуриться, от этого уставали глаза. Уже несколько раз Латышев сворачивал с дороги, загоняя коня по брюхо в снег, и с трудом удерживал его за поводья — пропускал тяжелые ЗИЛы с прицепами, груженные бревнами.
— Черт, — сказал он электрику, — надо было до Сашкова машиной ехать или до Вижни хотя бы. А уже оттуда гужом.
— Поздно догадались! — усмехнулся электрик.
Латышев посмотрел на него искоса.
— Не в том дело. Машины либо в разгоне, либо на трассе — лес возят. Да и не уместились бы на лесовозе, а кузовную машину директор раньше послезавтра не обещал.
— Тогда зачем говорить: машиной надо?
Антон Александрович не ответил. Не признаешься же, что брюзжишь от скверного настроения. А хорошему быть откуда? Проявляем заботу об оступившихся — электричество им проводим. Чтобы светлее на правильную дорогу выходить! Прав старый Фома Ионыч — разговоров много, а на деле…