Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
Наконец они соблаговолили вспомнить об окружающих. Самая бойкая, оказавшаяся знаменитой по всему району плясуньей Наташей Игнатовой, уже не исподтишка оглянула помещение.
— А у вас ничего тут. И обои славненькие, правда, Тося? — толкнула она локтем подружку, девушку с капризным лицом.
Та согласилась, тоже предварительно посмотрев вокруг, по разглядывала не обои, а не по-мужски умело заправленные койки, не покрытые ничем тумбочки, убогую посуду на плите:
— Славненькие, ага!
— Плохо, что керосин… — кивнула
Настя, чувствуя себя в какой-то мере хозяйкой, решила обойтись без вступлений:
— Вы сыграли бы что-нибудь, Борис!
— Верно, сыграйте!
— Ох, я к баяну прямо совершенно неравнодушная! — вздохнув, подняла к потолку глаза Тося.
— А что бы вы хотели? — щедро спросил ее Борис, устанавливая на коленях инструмент.
— Что-нибудь классическое…
— Все, что вам угодно…
— Ой, тогда «Рябинушку»! Ладно?
Борис картинно склонил голову, принимая просьбу. Словно проверяя готовность инструмента, пробежал ловкими пальцами по ладам. Потом вздернул подбородок, отчего светлые, чуть волнистые волосы легли пышнее. Начав со вступительного проигрыша, дал волю баяну.
Девушки переглянулись и, подождав начала следующего куплета, довольно согласно и стройно подхватили сначала мелодию — не разжимая губ, а со второй строчки — слова песни. К ним присоединился Скрыгин, потом Сухоручков.
Высокие, чистые девичьи голоса внесли в помещение праздничность, нарядность. Захваченный этим чувством Тылзин торопливо скользнул за дверь, а через несколько минут вернулся со второй пятнадцатилинейной лампой, взятой у Фомы Ионыча. Потом поманил пальцем Конькова, и они, на цыпочках, стали освобождать середину комнаты. Лишние табуретки, бесстыдно задирая ноги и показывая некрашеные животы, нашли места на койках. Стол решили вынести в сени. В дверях он уперся, брякнул отвалившейся столешницей. Тылзин болезненно сморщился.
— Здравствуйте, — негромко и очень обыденно раздалось с порога.
Вразнобой ответили таким же «здравствуйте», ответили машинально, не думая — в этот день все, кроме гостей, виделись с этим человеком. Но в первое мгновение никто не узнал Виктора Шугина. Только Настя широко раскрыла глаза и хотела сказать что-то, но, смутясь, закусила губу.
На пороге, засунув руки в карманы, с папиросой во рту, стоял ладный, плечистый парень в светло-сером костюме. Расстегнутый ворот шелковой белой рубашки усиливал синеву татуировки на груди.
На него смотрели все, кроме Усачева. Хозяева — удивленно, растерянно, гости — оценивая, сравнивая с другими. Борис Усачев, понимая, что нечто ему принадлежащее перепадает на долю другого, отнимается, воруется этим другим, заставил себя смотреть в сторону. Пусть бы Скрыгин, пусть бы кто угодно! Только не этот! Он не хотел убеждаться в праве Шугина на долю интереса девушек. И понимал, что Шугин не пришел бы, не имея такого права.
Молчание нарушил Тылзин.
— Ну
Вопрос был никчемным, лишним. Иван Яковлевич знал, почему один, но как-то уж так спросилось. Оттого, наверное, что Шугин всегда мыслился вместе с остальными. Нераздельным.
— Девчат боятся, — громко ответил на вопрос Шугин. — С детства. Мамки еще напугали.
Словно не гостем, а хозяином был здесь, громко поскрипывая новыми полуботинками, он прошел через комнату, облюбовав место поближе к девушкам.
— А вы смелый? — рассчитывая смутить, спросила Наташа.
Выдержав ее взгляд и нарочно помедлив, он улыбнутся:
— Побаиваюсь, но не очень. Меня девушки не трогают, обходят… У меня трава есть такая… отворотная…
Он значительно взглянул на Настю, а Наташа через плечо сказала Тосе:
— Не попадал на сашковских. На наших трава не действует.
Борис, о чем-то тихо говоривший со Скрытным, заиграл вальс.
— Пойдемте? — приподнимаясь, спросил Виктор соседку.
Та опустила ресницы.
— Вы хоть бы познакомились сначала…
— Виноват. Виктор.
— Наташа, — она встала, положила руку ему на плечо.
— Не Игнатова? — вступая в музыку, спросил он.
— А вы откуда такую знаете?
— Настя рассказывала…
— Врала чего-нибудь!
— Говорила, что пляшете хорошо.
— Мало ли что говорят… Вы не слушайте…
Виктор иронически усмехнулся, а разговором воспользовался, чтобы поискать взглядом Настю. После достопамятной встречи на крыльце парень непрестанно думал о ней, только она интересовала и сейчас. Пусть смотрит, какой в самом деле Виктор Шугин! Поведение Наташи Игнатовой говорит кой о чем, наверное?
Настя кружилась с Тосей и, как нарочно, не смотрела в его сторону. Скрыгин танцевал с молчаливой девушкой, которую звали Аней. Недовольный беспокойным вечером Коньков перекладывал табуретки со своей койки на скрыгинскую. Тылзин и Сухоручков переговаривались вполголоса:
— Вот тебе и блатяк! Видал, брат?
— Вроде другой совсем человек… Ты скажи!
Вальс кончился.
Виктор и Наташа Игнатова опять заняли места рядом. Тося оказалась соседкой Усачева. Настя, Аня и Скрыгин присели на койку Ивана Яковлевича.
— Слоем? — спросил Сухоручков.
— Лучше потанцуем, — сказала Наташа.
Краем глаза Борис Усачев увидел, что, говоря это, самая хорошенькая девушка как бы просила союза не у него, баяниста, а у Шугина. И еще успел рассмотреть костюм — тот самый, про который продавщица в сельпо сказала насмешливо ему, Усачеву: «Не по деньгам!» Шугину он оказался по деньгам! Это окончательно испортило настроение. На умильное щебетанье Тоси: «Вы, наверное, и по нотам играть можете? Как артисты? До чего трудно, поди, эти разные закорючки понимать?» — ответил только снисходительной усмешкой.