Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
Многозначительно посмотрев на мастера, Латышев зашагал дальше.
На шестой пасеке шел повал. Инженера и мастера заметил Скрыгин, замахал руками:
— Стойте!
Они подождали, пока упадет дерево. Сосна, у комля которой согнулся Усачев, внезапно дрогнула, с веток заскользил снег. Медленно накренилась, поворачивая крону, и, обламывая свои ветки и ветки соседок, с тупым шумом брякнулась в снег.
— Хорош лес! — сказал Фома Ионыч. — Эвон, и рубить нечего, считай. Чуть не весь хлыст нагишом без сучьев.
— Здравия желаю! — выпрямляясь, приветствовал их
Инженер протянул руку. Усачев показал свою перепачканную в машинном масле ладонь, тот усмехнулся.
— Ничего, отмоется! Говорят, товарищ Усачев, вас надо поздравить с победой на культурно-воспитательном фронте?
Парень, недоумевая, молчал.
— Ладно, не скромничайте! Перед директором поставлю вопрос о премировании, хотя понимаю, что не о премии думал. Молодец. Ну… не сдавайте занятых, позиций, как говорится.
К ним подходил Скрыгин, — разговор следовало продолжить при нем. Латышев смотрел, как ловко прыгает с бревна на бревно лесоруб, и мучился сознанием мертвой казенности только что сказанных слов. Стандарт какой-то! Привыкли считать, будто для подобных высказываний должны быть определенные слова, фразы. Кажется, этими проще и сразу ясно, о чем. Короче. Да и не сразу найдешь живые… Победа на культурно-воспитательном фронте, как скажешь иначе?
— Здравствуйте, — подошел Скрыгин.
— Привет… Мы с мастером вот что хотели вам предложить… Застрельщиками культурного быта вы стали, — инженер про себя чертыхнулся, — надо выходить в застрельщики на производстве. Оба комсомольцы, агитировать вас ни к чему, я думаю? Так вот, еще одну бригаду малого комплекса хорошо бы организовать… Как смотрите на это, товарищи?
Скрыгин вопросительно посмотрел на своего напарника. Тот обтер ладони о ватник, полез за папиросами.
— Как, Борис?
Ответить не дал Фома Ионыч.
— По-моему, Антон Александрович, не торопиться бы ребятам, а? Комплекс — дело такое: сам встал и других поставил. А они — без году неделя в лесу. Недавно в норму стали укладываться…
— Давненько уже, мастер! — колюче сказал Усачев.
Фома Ионыч поперхнулся приготовленным словом — хотел что-то прибавить, но передумал. Пожал плечами. Заговорил Латышев, строго поглядывая на мастера.
— Я считаю, что недохватку опыта на первых порах восполнит энергия, вера в себя и людей… главное, в людей… — подчеркнул он. — Но в принципе мы договорились, Усачев? Так?
Тот усмехнулся в меру серьезности разговора:
— В армии приказы не обсуждаются…
— Э-э, нет! Я не приказываю — предлагаю, что вы!
— Пошутил, товарищ инженер! В общем, согласны, да, Васька?
— Ну что ж… Можно попробовать, если хочешь!
— Значит, решили! — обрадовался Латышев. — Ну, остальное будем уточнять потом. Пошли, Фома Ионыч? До свиданья, товарищи!
Лесорубы молча следили за начальством, покамест тех не вобрал в себя лес. Скрыгин вскинул на плечо топор, двинулся было к не очищенной от сучьев вершинке у края пасеки, но Борис удержал его вскользь уроненной фразой:
— Что в бригаде, что так — какая разница?
— Разница есть, Боря! Скажем, я работаю на трелевке.
— Черт! — удивился Борис. — Я не задумывался как-то… Знаешь, когда чувствуешь себя вроде бы на чужом деле, не задумываешься…
— А соглашался зачем?
— Ну как ты откажешься? Слыхал ведь, что сказал инженер: комсомольцев, дескать, агитировать незачем, сами понимаете…
А инженер в это время старался подавить в себе раздражение, вызванное неуместным замечанием мастера. Выйдя на ледянку, он размел рукавицей снег на тяжелом клине для расчистки дороги, загнанном до времени в сугроб.
— Садись, Фома Ионыч! Не очень торопишься?
— Да нет…
— Понимаешь, плохо, что мы не верим в молодые кадры. Опыт, Фома Ионыч, всегда придет — было бы желание его приобретать… А желание — сам убедился — есть! Бывает, что не хватает уверенности в своих силах. Верно. Вот тут-то и следует помочь человеку поверить в себя, перевалить через рубеж. Подтолкнуть его добрым словом, вовремя сказанным. А ты — „не следует торопиться, без году неделя…“ Нельзя так! Ладно, надо будет подумать об укомплектовании бригады. Пожалуй, мне самому придется.
Фома Ионыч, не ко времени благодушно улыбаясь своим мыслям, раскуривал трубку.
„Стар, — подумал Латышев, — что ему до молодых? Конечно, о покое думать пора… Время, ничего не поделаешь…“
На обеих половинах барака ждали наступления вечера. Ждали все, но каждый старался, чтобы другие не заметили его ожидания. Как будто такой вечер и не в диковинку вовсе.
Никто вслух не вспоминал, что придут в гости девушки, — попробуй, скажи такое! Сразу попадешь под обстрел шуточек и перемигиваний! Вот если бы кто-нибудь из товарищей начал первым!
Тылзин, обычно не вылезавший из валенок, надел старенькие полуботинки. Повертев в руках ватные брюки, сказал с лицемерной скорбью:
— Вроде бы не должны рваться под брезентовыми штанами, а рвутся. Придется поковырять иголочкой…
И переоделся в суконные, предназначенные для походов в Сашково или Чарынь.
Считая, что к перемене белья после вчерашней субботней бани никто не может придраться, Сухоручков выбрал самую нарядную косоворотку — синюю с белыми пуговицами.
Даже Коньков, обычно брившийся почему-то по пятницам, долго ощупывал подбородок, вздыхал, хотя выскребать его лишний раз не решился.
Скрыгин и Усачев, как всегда в воскресенье, подшили чистые подворотнички.
На левой половине Костя Воронкин искоса поглядывал на принарядившихся Шугииа и Ганько. К удивлению сожителей, и Стуколкин извлек из-под матраца не новые, но добротные шевиотовые брюки, которых на нем не видели. Воронкин хмыкнул и сказал осуждающе:
— Молодчик! Притыривал, чтобы не проиграть?
— Я тебе еще не проигрывал, — отрезал тот. — И не играю на шмотки. Понял?
— Конечно, ты чистодел! Умеешь!.. — огрызнулся Воронкин фразой, которую можно толковать по-всякому.