Это случилось в тайге (сборник повестей)
Шрифт:
— Как там блатяки-то поживают, Антон Александрович? — как нарочно, напомнил электрик.
Латышева прорвало.
— Как, как!.. Знаешь, как на дальних участках живут холостяки?
— Закладывают? — Электрик щелкнул себя по кадыку.
— Живут как хотят!
— Так это везде, Антон Александрович. Возьмут на поруки, перевоспитывать, мол, будем. Модно. А он через месяц-другой за расчетом идет. Как не дашь? Дают! Ну и пошел себе. О нем и забыли…
— А на Лужне и забывать некому было, хоть и не рассчитывались пока! Да и теперь… черт, машина
Ночевали в Сашкове, в конторе совхоза.
На Лужню приехали около девяти утра. Оставив электрика распрягать коня, Латышев пешком тронулся к лесосеке. Думал — подъедет на порожняке, но сани попадались только навстречу, груженые.
— Где мастер? — спросил он на ближней пасеке.
— Должно, уехал на берег.
— Не встречал, — усомнился Латышев, а потом вспомнил, что Фома Ионыч мог проскочить с самыми первыми возами, покамест он с электриком крутились на конном дворе.
Пошел по пасекам.
На третьей работал Тылзин. Возчиков его бригады инженер видел дорогой. Везли кубометров по пяти, благо ледянка в хорошем состоянии.
— Как дела, Иван Яковлевич?
— Привет, Антон Александрович. Дела — сколько свалишь, столько и стрелюешь. Как всегда!.. Да-а, дела, брат, на большой, — вспомнил он вдруг и полез, по пояс проваливаясь в снегу, к волоку. — Такие дела, Антон Александрович! Соседи-то у нас…
— Что? — испугался Латышев.
— Как что? Прямо не узнать ребят. Шугин такой костюм отхватил — закачаешься! Позавчера Ганько вечером заходит — тоже в костюме, джемпер на нем шерстяной. К Ваське Скрыгину — вроде лезвие для безопаски понадобилось. Надо основой похвастать, сам понимаешь! И вроде с пьянкой потише стало. Правда, и денежки повышли, наверное…
— Радуешь, Иван Яковлевич!
— А все знаешь кто? Борька Усачев! Тут — баян, тут — девки прибегать стали. Ну, и не хочется хуже-то других быть! У нас-то ребята — что Борис, что Васька — любят, чтобы и сапоги почистить, и гимнастерочку — под ремень…
Разыскивать Фому Ионыча Латышев отправился повеселевшим.
«Великое дело — пример, — думал он. — Жили люди, сами на себя смотрели — одинаковые, как бревна в штабеле (на глаза попался штабелек окученных для погрузки на сани бревен). Появились другне. Здоровые духом, думающие, видящие свою дорогу. Неравнодушные к чужим судьбам. Молодые не бывают равнодушными. И вот, пожалуйста — за ними потянулись, захотели стать похожими на них. Какая — пусть самая задушевная — беседа, какое подталкивание могут сравниться с устремлением самого человека? Опять прав Фома Ионыч: душу надо задеть! Задел Усачев душу, сумел понравиться — результаты налицо!
— Антон Александрович! Эй, Антон Александрович! — с подсанок раскатившегося на повороте порожняка неловко соскочил мастер. Выковырнув набившийся в голенище валенка снег, чертыхаясь, захромал навстречу.
— На пень угадал, скажи ты! — пожаловался он. — Не разглядел сослепу. Давненько ты не был!
— Свет вам привез наконец, — похвастал Латышев, стаскивая рукавицу. —
— Видишь: пилят, возят.
— И пилить и возить можно по-всякому.
— Рубль — он, Антон Александрович, заставит шевелиться, не бойсь!
— Плохо, если только рубль. Надо, чтобы еще и другая заинтересованность была…
— Вчера — сто сорок процентов по участку.
— Проценты — это не показатель, лучше моего знаешь. Ледяночку полить, снежок раскидать. Так они и набегают, процентики. Комплексным методом только Тылзин да Фирсанов работают? Две бригады?
— Две…
— А людей на участке?
— Да чего ты ко мне привяз? Мое дело — отведи пасеку да наряд заполни. Мне с комплексом мороки куда бы меньше…
— Вот и внедряй.
— Как ты внедришь, ежели не хотят?
— Слушай, Фома Ионыч! Не сидеть же все время мне или Аксентьеву у тебя на участке! Нельзя так! Ты все время с людьми, тебе же проще. Убеждать надо. Примеры перед глазами — Фирсанов и Тылзин.
— Люди людям рознь, Антон Александрович! У Ивана ребята один к одному подобрались, да и у Фирсанова — все деревенские, с мальчишек вместе. А пришлый народ как думает? „Я-де ломать буду, а ты полегоньку… шут тебя знает, какой твой характер?“ Вот и работают парами, чтобы одному другого с глаз не терять…
Рассуждения мастера снова заставили Латышева помрачнеть. В словах, которыми тот излагал взгляды рабочих, слышалась солидарность с ними. Черт, до чего крепко сидит старое даже в таких, как Фома Ионыч! Молодежи — Усачеву, Скрыгину — надо браться за организацию производства, вот кому…
— А я думаю, найдутся желающие работать комплексом. Если поискать…
— Поищи.
— Поищу. Тебе же неловко будет, если найду. Ладно, ты вот что скажи… Солдаты мои как действуют? Усачев и Скрыгин?
— Добрые ребята. Спервоначалу один в панику: лес пилить — не на гармошке играть. Пришлось мне схитрить маленько, чтобы, значит, не шибко робел парень…
— То есть? — поднял брови инженер.
Фома Ионыч ответил небрежным жестом — не стоит-де уточнять, ерунда, мелочь.
— Ну… в общем, пообвыкли теперь. Стало ладиться… Лес, правда, подходящий сейчас.
— Они на которой у тебя?
— На шестой.
— Давай-ка зайдем к ним.
По ледянке — опять навстречу — споро двигались возы. Возчики восседали на бревнах, лениво, по привычке покрикивая на коней.
— Так и катаются? — спросил Латышев.
Фома Ионыч усмехнулся:
— А что? Дорога наскрозь добрая. — Латышев покачал головой, но не возразил. Зато поинтересовался у одного из возчиков:
— Прямо из-под пилы берете?
— Бывает.
— Как сигнализируете о прибытии, чтобы деревом не накрыло?
— Известно как! Ну, кричим…
— А если вальщик за шумом мотора не слышит? Тогда что?
Возчик пожал плечами: чего ерунду спрашивает человек? Ведь и не кричат даже, это он так сказал, для порядку. Просто у возчика есть глаза, видит, куда едет.