Это вечное стихотворенье...

Соколов Владимир Н.

«Я снова юность повторяю…»

Я снова юность повторяю, Уроки давние твержу. Приобретенное теряю, Потерянное нахожу. Теряю старости начатки, Пустой иронии смешки. Теряю теплые перчатки И костяные мундштуки. И шапка, видимо, по Сеньке. Со лба откидывая прядь, Теряю сон, Теряю деньги, Хоть их не стоило б терять. Пропажи эти не зловещи. Мой день каникулам под стать. А нахожу… О, эти вещи! Их не купить и не достать. 1969

«Я не боюсь воскреснуть…»

Я не боюсь воскреснуть. Я боюсь, Что будет слишком шумно. Потому Я медленно стихи свои читаю. Я

оставляю паузы. Для шумов Технических и прочих. Будет час, И человек, похожий на меня, Найдет мою потрепанную книжку, И я в душе грядущей оживу На миг. И в этом все мое бессмертье. Светлейте, птицы, зеленейте, травы. Да упасет вас время от потравы. И нам другой совсем не надо славы, Как только той, что будет. Иногда. 1969

«Я славы не искал…»

Я славы не искал. Зачем огласка? Зачем толпа вокруг одной любви? Вас назовут, в лицо метнется краска, Сбежит со щек, и где она — лови. Он целый мир, казалось, приобрел, Но потерял товарищей немногих, Зато нашел ценителей нестрогих, Их ослеплял незримый ореол. Когда проходит, глаз с него не сводят, Его же взгляд для них под стать лучу. Но просто так, как раньше, не подходят, Ну хоть бы кто-то хлопнул по плечу. Уйти бы в лес, оставив пустяки. Собрать минут рассыпанные звенья И написать прекрасные стихи О славе, столь похожей на забвенье. 1969

«Все время чувствую вину…»

Все время чувствую вину. Одну. Потом еще одну. Когда судьба и не судьба. Когда не рано и не поздно. Вину тирана и раба. Вину больных и вши тифозной. Все время чувствую вину. Как будто я разжег войну, А не она меня палила. Все время чувствую вину. Бессилье это или сила, Когда и малую твою Я ощущаю как свою. 1969

Ноябрь

В мое отсутствие… В мое отсутствие деревья Так обеднели, похудели. Они так много потеряли В мое отсутствие. В мое отсутствие сломали Дом двухэтажный деревянный. И всех жильцов переселили В мое отсутствие. В мое отсутствие возникли Чужие сны, чужие вздохи. Был кто-то выпущен и впущен В мое отсутствие. Тот здесь ходил и отражался, Тот говорил и улыбался, Тот делал то, что я, не больше, В мое отсутствие. В мое отсутствие деревья Так обеднели, исхудали. Они так много потеряли В мое отсутствие. Мне не вернуть им этих листьев, Как не вернуть былого дома. И впредь да будет незаметным Мое отсутствие. 1969

«Как страшно с тобой расставаться…»

«Как страшно с тобой расставаться…» Какие простые слова. Зачем журавлю оставаться, Когда улетает листва? И, руки подняв от испуга, Что неба опять не боюсь, Кричу я: «Подруга, подруга» — На всю поднебесную Русь. Прощай. Я в любви не прощаю. Прощай, поминай обо мне. Я помнить тебя обещаю, Как в юности, как на войне. 1969

«Открытая внешняя рама…»

Открытая внешняя рама В большом полукруглом окне, Как ставня скрипела — упрямо. Незлобно, в любой тишине. Тогда-то под ветер надсадный Простою казалось избой Пустое подобье мансарды, Где мы пребывали с тобой. А что еще было? Деревья Скрипели, как двери, в лесу. На них, как гусиные перья, Качался снежок на весу. Деревья, овраги, сугробы, Потемок серебряный дым Сходились и таяли, чтобы Не так было скучно двоим. 1969

«Мой учитель был берегом, улицей, домом…»

Мой учитель был берегом, улицей, домом За сетями дождей, меж мостами двумя, Парой книг на столе у меня, под альбомом, Где шумела под

корками юность моя. Тени хлопьев летели скорее, чем хлопья, Ветер славы чужой холодил до костей. Я шепнул его строки, но встретили в копья Мои слабые строки желанных гостей. Мой учитель был домом январских карнизов, Жутким вздохом открывшейся враз полыньи. Я шепнул его строки, но гневно, как вызов, Встали вдруг побледневшие строки мои. Я его ненавидел за то, что предвидел Он все то, что случится с ребячьей душой. Но меня он ничем и никак не обидел, Просто за руку взял и повел, как большой. Я уже никогда не забуду об этом. За сетями погод, за мостами двумя Ученическим синим морозным рассветом Был учитель мой старый белее луня. Был он первою каплей весеннего пенья, Был последнею каплей терпенья стиха, Вырывавшего руку из повиновенья И не знавшего больше, чем кража, греха. Я шепнул его строки, стараясь потише, Но шепнули мои: ничего, ты шепчи! Поднимись и птенца, соскользнувшего с крыши, Подними, он живой, это наши грачи! Это наши деревья, и почки, и споры. И подрос, и под небо птенец мой ушел… На столбах напевали птенцы и монтеры, На окраине вновь зацветал частокол. Из окна паровоза махнула мне кепка. Я не сразу узнал эти роскиды верст. Мой учитель был краном, что взял меня крепко И, смеясь, на крюке от себя перенес. 1969

Артист

Е. Е.

Мой товарищ, сегодня ночью На Четвертой Мещанской с крыши Снег упал и разбился в клочья Под надорванною афишей. Как живешь ты? Куда ты скачешь? Как от аха летишь до вздоха?.. Где и что про тебя ни скажешь — Получается очень плохо. Говорю, удивляя граждан, Обожающих просторечья: Я люблю твои лица. В каждом Есть от сутолоки столетья. Но одно лишь неоспоримо, Навсегда, сквозь любые были: То, единственное, без грима, За которое полюбили. Не отделаешься от славы, Даже если томит дорога. Говорят, ты играешь слабо — Отсебятины слишком много. Это к лучшему. Так! И выше. Облака как немая карта. Вьются клочья большой афиши, Как последние хлопья марта. 1969

Пейзаж с дорогой

Интеллигентной милой недотрогой Сидела б дома возле мамы строгой, Задумав свой лесной пейзаж с дорогой. Он целый год туманился во мне. И в тишине. И в шуме. И во сне. Я рассказал — мы тут как тут. С треногой. Знай черный ворон каркает в лесу. Не «никогда», а «навсегда» вопит он. Поскольку плохо, видимо, воспитан. Сосну заденет, мглой веков пропитан, — Сосна роняет иглы и росу. Огромный бор. Он нынче свеж и темен. Поскольку ливень тоже был огромен, Как ворон древен и как голубь чист. А ты, мое любимое созданье, Уже бежишь, не приходя в сознанье, Когда к тебе осина тянет лист. Стой, у рябины — ягоды в горсти. Возьми. Знакомых дома угости. Черт надоумил взять тебя с собой. Да. Я влюблен в свою же ученицу. И даже — хоть сейчас готов жениться… Какой, однако, все же разнобой. Столбы лучей сияют меж стволами. Взлетает ворон, каркая над нами Уже по-иностранному почти. На «невермор» от злости переходит. От черных крыл вершины так и ходят. А ты дрожишь. Тебя волненье сводит. Я понимаю, бог тебя прости. Ты говоришь: а где ж пейзаж с дорогой? Вот это все и есть пейзаж с дорогой. А впрочем, там, за выселкой убогой, Есть электричка… Клумбы. И пути. Я повторяю: вот пейзаж с дорогой. Гуляй. Но красок масляных не трогай. Ширяет черный ворон над треногой В художническом пристальном лесу. Он чует запах, душами пропитан. Не «никогда», а «навсегда» вопит он. Качнет сосной, поскольку так воспитан, — Сосна уронит иглы и росу. Еще ты будешь счастлива, я знаю. Смотри, как тянет просека лесная. Ее считать дорогою не след. Вернусь сюда один, На склон пологий. Под шум вершин. Я не собьюсь с дороги. Я не скажу тебе, что весь секрет В том, что дороги не было и нет. Она пройдет сквозь строй стволов в итоге. Просветом. Птицей… Мало ли примет? 1969