Это вечное стихотворенье...

Соколов Владимир Н.

Моление о разлуке

Пишу, а сам уже не понимаю, Кого письмом нелепым донимаю, Кому, зачем, о чем напоминаю? Вы все смешались у меня в уме. Еще чуть жив один последний абрис, Но я забыл его обратный адрес, Он так расплылся, этот абрис бедный, Как бледный промельк чей-то в полутьме. Я уходил — меня вы находили. Я приходил — вы тотчас уходили. Так, значит, что ж, разлуки все же были? Ведь вы навзрыд холсты мои рубили; Сбегали плача (от любви ко мне?). Я понимаю, это очень трудно — Знать, что художник — это неподсудно. И не ославит, и что есть — оставит. Ну разве что прославит. «Но кого? Ведь на ином московском вернисаже Себя самой и не узнаешь даже. А вся толпа опять вокруг него. Какое „испытанье

на разрыв“? Вы! На разрыв испытывали женщин. Те, кто увенчан, И те, кто развенчан. Как сладок был кратчайший перерыв. В индустриальном явимся пейзаже. Со счетоводом полежим на пляже. Устроимся. Найдем. Но все же даже… Какой-то отблеск ваш — зачем он жив?» Любимая, прости. Я не премину. Но я сейчас пишу одну картину! Но я забыл: с которой говорю? Я вспомню всех. Но я ломаю руки. Ведь я пишу картину о разлуке. Я вас любил. Любя, а не от скуки. И за разлуки не благодарю. Я вспоминаю только встречи, встречи, Чистейшие, как снег, черты и речи. Улыбки ваши, слезы, очи, плечи — И жду свою последнюю зарю. 1969

СЕМИДЕСЯТЫЕ

Соловей

Птицы свищут в мокрых перехлестах Ветра и ветвей. Где-то там, без памяти о гнездах, Замер соловей. Сколько в свистах новостей, посылок, Радостей лучу! Только голос вдруг, как после ссылок: «Я домой хочу». И дрожмя дрожит листва сырая, Лепестки бренчат. Это — он! О гнездах забывая, Певчие молчат. Но как только, отпылав, отщелкал, Замер соловей, Все опять по гнездам, тихомолкам Дупел и ветвей. Лишь трава пятнистая, ночная Встрепенется, чу! «Я домой хочу, куда — не знаю, Я домой хочу». 1970

«Ты плачешь в зимней темени…»

М. Роговской

Ты плачешь в зимней темени, Что годы жизнь уводят. А мне не жалко времени, Пускай оно уходит. Оно так долго мучило Своим непостоянством, Что мне с ним жить наскучило, Как дорожить тиранством. Я так боялся сызмала Остаться в жалком прахе! Я делал все. Но сызнова Томился в том же страхе: Бежит, бежит, не поймано, Не повергаясь в трепет, Что мне своей рукой оно Лицо другое лепит. Ты плачешь в поздней темени, Что годы жизнь уводят? А мне не жалко времени, Пускай оно уходит. Есть в нашей повседневности Одно благое чувство, Которое из ревности Дарует нам искусство, — Не поддаваться времени, Его собою полнить И даже в поздней темени О том, что будет, помнить. Не надо плакать, милая, Ты наших поколений. Стань домом, словом, силою Больших преодолений. Тогда и в зимней темени Ты скажешь и под старость: А мне не жалко времени, Уйдет, а я останусь! 1970

Болезнь

Третий класс. Температура. Значит, в школу не идти. Апельсин. Лимон. Микстура. Сладковатая почти. Полежим тихонько дома. Порисуем для себя, Почитаем «Детство Темы», Книжки умные любя. Ишь как холодно снаружи, Как там свищет и метет. Как тепло! Хотя все туже Окна стягивает лед. Как тепло. Как небывало Многоточия растут! С головой под одеяло С прячься, съежься — не найдут. Жар проходит. Вяло-вяло Дни с картинками Бегут. Звонко шаркает терраса. Бьет сосулька по ведру. Капитана Гаттераса Приключения беру. Впечатленье производит Все, где шум, отвага, звон. Одноклассница приходит. Навещает. Я влюблен. Я лежу такой красивый, Как солдат, что ранен был. Говорит она: «Счастливый, Две контрольных пропустил. Находилась. Научилась. Заболею к декабрю». Я рисую «Наутилус» И на память ей дарю. 1970

Памяти

Афанасия Фета

Здесь человек сгорел…

Ничего от той жизни, Что бессмертной была, Не осталось в отчизне, Все сгорело дотла. Роковые изъятая. Неназначенный бал. Край светлейшего платья Разве я целовал? Как в иную присягу На погибель и рай Небывалого стяга Независимый край… Ничего от той жизни, Что бессмертной была, Не осталось в отчизне. Все сгорело дотла. Все в снегу, точно в пепле, Толпы зимних пальто. Как исчезли мы в пекле, И не видел никто. Я грущу о зажиме Чрезвычайной тоски, Как при старом режиме Вашей белой руки. Вспомнить — сажей несметной Так и застится высь. — Да была ли бессмертной Ваша личная жизнь? Есть ли Вечная запись В Книге Актов благих? — Только стих. Доказательств Больше нет никаких. 1970

Новый снег

Не хочу я идти домой. А хочу быть самим собой. Вот на ветках висят сосульки, Будто флейты или свистульки, Вот на ветках комки, комки… Будто кто-то играл в снежки. Будто были, в снежки играли, Разлюбили и убежали. И остались снежки висеть На ветвях, как клубки, как сеть. Не хочу я идти домой, А хочу быть самим собой. Потому что мне этот снег, Словно родственный человек. Не хочу по телефону аукаться С тем, что мне почти незнакомо, Потому что только на улице Я чувствую себя как дома. Вот на ветках висят сосульки, Будто флейты или свистульки. 1970

«Когда мы были незнакомы…»

Когда мы были незнакомы, А только виделись во сне, Твои таинственные гномы Сошлись подумать обо мне. Они, предвидя все на деле, В кружок присели на пеньки. И так печально прозвенели Их голубые колпачки. Они решали и решали, Шептали: — Это ни к чему. — Но ничему не помешали. Не помешали ничему. Неудивительно, что служат Тебе и мне они теперь, Но по весне о чем-то тужат… Звенит бубенчиком капель. 1970

«Не торопись…»

Не торопись. Погоди. Обожди. Скоро пойдут Проливные дожди. Не говори мне того, Что я сам Скоро узнаю По чьим-то глазам. Не торопись. Помолчи. Погоди. Ведь у меня Еще все впереди. Тают дороги. Ломаются льды. Дай постоять На пороге беды. 1970

«Я вторгся в маленькой уют…»

Я вторгся в маленькой уют Ее открыток и заметок. Так часто дети достают Гнездо из путаницы веток… Разворотив ее альбом И полудетскую шкатулку, Что так напоминала дом И отвечала переулку, Ночной таинственной порой Искал ненужно и устало. И возмутился, как герой, Когда она меня застала… Я думаю, верней всего Доверить искренности пыла И не касаться ничего, Что было — было, было — было. Ведь так легко свою вину Понять как крах, перестараться — Вдруг устыдиться, растеряться И… накричать на тишину. 1970

«Надо писать…»

Надо писать О том, чего больше не будет, Надо спасать То, что другой позабудет. Маленький миг, Незаметный для мира большого, — Все, даже крик, Там, где надо бы тихое слово. Липы и вязы, Кажется, полнятся слухом О том, что рассказы Напишут о них одним духом. Тропка аллей, Кажется, исподволь знает: Вспомнят о ней, Когда и сугробы растают. 1970