Этот добрый жестокий мир (сборник)
Шрифт:
— Нет…
— Вот и я не сразу понял. Помните, что вы мне сказали? Кот предан двум вещам: хозяину и дому.
А если предмет привязанности исчезает, кот уходит навсегда…
Ривкин не верил своим ушам.
— Вы сожгли собственный дом, чтобы избавиться от кота?
— У меня был выбор: сжечь дом или застрелиться. А жить, знаете, так хотелось…
Ривкин опустил взгляд. Джонсон прищурился на вечернее солнце.
— Майкл, я вам даже благодарен за этого желтого дьявола. Он помог мне избавиться от привязанности к вещам. Раньше у меня был всего лишь дом, набитый мебелью и тряпками. А ныне я чувствую, что мой дом — весь мир. Получу деньги от страховки и поеду
Но Ривкин молчал, упорно глядя под ноги. Джонсон тоже посмотрел вниз.
Впервые в жизни Майкл услышал, как человек стучит зубами от страха. Крупная дрожь сотрясла тело Джонсона, пройдя от затылка до пяток. На асфальте сидел желтый кот и невинно таращил глаза, прислушиваясь к разговору.
— Б-б-брысь! — выкрикнул наконец Джонсон. — Тебе некуда возвращаться! Пошел вон, мерзавец!
— Мурррау! — ответил кот, выгнув спину.
— Майкл! Почему он снова здесь?
Ривкин сочувственно вздохнул:
— Думаю, вы сами его позвали. Не забывайте, кот — телепат. Ваш дом сгорел. Но теперь вы целый мир считаете своим домом. Кот почувствовал это и вернулся, как полагается преданному домашнему животному…
Джонсон обессиленно опустился на бордюр и закрыл руками лицо. Кот подошел и потерся о колено.
— Боже мой, — глухо произнес Джонсон, — никуда мне от него не деться…
— А вы посмотрите на ситуацию иначе. У вас есть то, что принадлежит вам одному. Как собственная жизнь. Ее надо прожить с наслаждением, делясь радостью с самым преданным существом на свете…
Кот довольно урчал. Джонсон поднял голову и мрачно посмотрел на зверя.
— Ну что же… — сказал он и протянул руку. — Привет!
Кот привстал на задние лапы от радости, что его не гонят. Непрерывно тарахтя, он лизал пальцы хозяина.
— Будем путешествовать вместе, — усмехнулся Джонсон. — Только как же мне все-таки тебя называть… Ладно, неважно. Куда поедем? На Луне — кхм! — ты уже побывал… Давай для начала слетаем в Ванкувер. Походим по тамошним лесам, поудим рыбу… А потом поплывем на Гавайи. Что ты скажешь насчет Гавайев, а, зверь?
— Урррах! — ответил желтый кот и весело сверкнул огромными зелеными глазами.
Последний куплет
Мистер Джонсон взял билеты и отправился в круиз,
Но в открытом океане налетел внезапный бриз.
А потом газеты мира сообщили лишь одно:
Пассажиры и команда — все отправились на дно.
А кот пришел, лишь забрезжил рассвет,
Кот пришел назад, как ни в чем не бывало,
Кот пришел домой, сохранив свой кошачий секрет…
Через три недели мир потрясло сообщение о гибели пассажирского лайнера, следовавшего маршрутом Ванкувер — Гонолулу. Пароход затонул так быстро, что экипаж успел передать только сигнал бедствия и координаты. Через два часа спасатели прибыли на место, но не нашли даже обломков. Единственным выжившим оказался некий мистер Джонсон из Канзас-Сити. Когда его обнаружили, он из последних сил цеплялся за хвост желтого псевдокота, плывшего к Гавайским островам. Попытки расспросить пострадавшего ни к чему не привели, он только бормотал о пяти
Майкл Ривкин уволился из магазина «Biosoft», купил ферму на Среднем Западе и занялся выращиванием тыкв и цветной капусты. Он весьма доволен жизнью и считает свои овощи самыми обаятельными существами на свете.
Питер Харди прославился тем, что смог протащить на лунную базу пару джунгарских хомячков. Когда обман раскрылся, он чуть не лишился лунного гражданства, но процесс замяли. Харди отделался штрафом, а его маленькая дочка стала самым счастливым ребенком на Дуне.
Мистер Джонсон выписался из больницы и стал знаменит своей железной выдержкой и спокойствием. Он неразлучен с желтым питомцем, но до сих пор ничего не рассказал о катастрофе круизного лайнера. Зато стало известно, что он собирается принять участие в экспедиции на Ганимед. Это весьма опасное предприятие, однако, как загадочно выразился сам мистер Джонсон, у него есть в запасе целых четыре кошачьих жизни.
АЛЕКСАНДР ГОЛИКОВ
КОГДА ХОЧЕТСЯ НОВОГО
Здесь не было солнца, вместо неба — светящаяся субстанция, а под ногами ровная, серая, безжизненная и бесконечная твердь. Состав атмосферы не имел значения, каждый в очереди дышал тем, чем привык дышать у себя на родной планете: кто аммиаком, кто азотом, кто фтором, кто прочей химией. Но неудобств, однако, народ не испытывал и атрибутикой жизнеобеспечения не пользовался, хотя каким образом подобная совместимость достигалась, никто и понятия не имел. Кроме землян, разумеется. Но те в очереди не стояли, ибо являлись хозяевами и творцами Приемника, а в какой-то степени и самой очереди, в которой как раз негуманоиды и преобладали.
Квадратные, шарообразные, конусовидные, треугольные и вовсе не пропорциональные: пушистые, лохматые, колючие и гладкие, как бильярдные шары; многоглазые, одноглазые и безглазые: многорукие, членистоногие, со щупальцами, с клешнями, панцирные и кожистые; зелененькие, розовые, белые, черные, в горошек и в крапинку; веселые, хмурые, грустные, радостные и не очень, но все без исключения ожидающие и оттого возбужденные — очередь эта в виде длиннющей, изломанной, шевелящейся и пестрой змеи протянулась, казалось, на мегакилометры.
У очереди имелось начало, и олицетворял его высокий портал (он же Приемник) в виде земной буквы «П». Языковых барьеров тут не существовало вовсе, ибо земляне сразу позаботились о едином лингвистическом социуме. Еще создали микроклимат для каждого индивидуума и поспособствовали доставке этих индивидуумов к месту назначения, то бишь в хвост очереди. Каким образом такое достигалось, какие средства и возможности для решения подобных задач использовались, гадали немногие: каждый знал, что земляне — величайшая и непостижимая раса, так чего ради лезть с глупыми расспросами? Еще по думалке схлопочешь за излишнюю ретивость, за хомо не заржавеет. Подавляющее большинство изверлючивало мозги на предмет того, что же их ожидает за этой штуковиной в виде «П», и тут же делилось своими умозаключениями, идеями и гипотезами с соседями. Соседи отвечали тем же. Неудивительно, что над очередью стоял несмолкаемый гомон, сливающийся в многоголосое «бу-бу-бу-бу». Так что чего-чего, а скучно в ней не было, хотя бы потому, что стояли тут скученно.