Этот добрый жестокий мир (сборник)

Дяченко Марина и Сергей

Все-таки это покамест редкость. Жанна о таких штуках читала, конечно, даже писала и в стерео видела, но своими глазами — первый раз.

Щенок, то есть взрослый и даже старый пес, снова требовательно пискнул электронным голосом. Для него, разумеется, это был лай.

— Доброе утро, доброе утро, всем здравствовать! — С дальнего конца площадки, сияя улыбкой, поспешала его хозяйка. Лейла, вот как ее зовут. Давненько не виделись. Насчет песика теперь все понятно. А зовут его, кажется…

— Это Юан-Ли? — с удивлением спросила Бинди.

— Он, он, мое сокровище! —

закивала хозяйка. — Видите, он вас с Жаннет сразу узнал… Ах, фрау Вейдлинг, как я вам завидую: все-то вы помните, дай вам бог здоровья, мне бы такую память в вашем возрасте, если доживу, конечно…

Жанна поморщилась. Ну, Лейла в своем репертуаре: тактичности у нее за миновавшие годы не прибавилось.

— Но ведь Юан-Ли еще молодой совсем. — В голосе старушки все еще звучало удивление.

— Что вы, ах, что вы, фрау Вейдлинг, молодой он был, когда Жанночка здесь своего сынишку выгуливала. (Женщина, постаравшись сделать это украдкой, бросила на Жанну сочувствующий взгляд в духе, мол, «вот как сдала старушка»; старания эти были столь неумелы, что Жанне захотелось с размаха врезать ей бланкетом по голове.) А сейчас нам девятнадцать с половиной лет — да? Правда-правда, солнышко мое? — и еще десять дней после перезаписи, видите, до сих пор глазки не раскрылись и ножки не ходят, но это ничего, на то и экзоскелетик, и масочка видящая, да? Вот, вот, молодец ты наш… Играй с мячиком, играй!

Мячик Юан-Ли догнал сразу, точно прижал его коленчатыми лапами бегунка, попытался перехватить зубами — но эта функция у наголовника не была активирована, а крохотная щенячья пастишка тем паче для такого не годилась. Лейла всплеснула руками:

— Ой, фрау Вейдлинг, Жанхен, ну будьте здоровы, побегу я моему малышу помогать. (Однако не тронулась с места.) Ему же не объяснишь, что у него лапки и мордочка, как у новорожденного. Ну ничего, еще пару месяцев — и можно будет снять эту машинерию, уж так-то она нам надоела…

Лейла все не уходила, поглядывала выжидательно, будто желая еще что-то сказать. Но, кажется, так и не нашла нужных слов или просто вдруг смущение испытала, хотя это не в ее стиле. Песик в очередной раз пискнул, шевельнул мяч — и хозяйка наконец поспешила к нему.

Какое-то время Жанна и Бинди-Шванхильд молча смотрели ей вслед.

— Вижу, деточка, тебе неприятно, — старушка нарушила молчание первой. — А зря! Ты тоже в таком, только человеческом, будешь ходить. Я-то не успею, но вы с Алексом — вполне.

— Бабушка, ради бога… Что вы вообще говорите?

— Дело говорю. А может, когда придет ваш срок, уже додумаются, как обходиться без такого. Ко времени младшего и наимладшего — точно придумают.

— Без чего «без такого»? — Жанна едва успела в самый последний момент чуть притушить ярость, так что ответ ее прозвучал просто злобно. — Это же все оболочка, «экзо» с датчиками, оно ведь не работает без тела и мозга! Даже сейчас получается, можно сказать, убийство щеночка — вы что же, всерьез думаете, что в человеческом варианте такое кто-нибудь допустит?

— Убийство щеночка… — задумчиво произнесла Бинди. — Но ты ведь знаешь, что это все-таки

не так, да?

Жанна знала, конечно. Ей еще полгода назад «Бильд» предложил вести полемическую колонку на эту тему — и она мужественно спорила с нео-веганцами четыре номера подряд, пока не обессилела. В конце концов, убеждать можно только того, кто готов слушать. А если человеку сквозь его зеленые очки не заметна разница между «наложением» и «вытеснением» и не ясно, что у трех-четырехдневного щенка, слепенького, неходячего, в коре еще просто нет той интегральной активности, которую в принципе можно вытеснять, то какой уж тут спор.

Да, она знала. Знала и то, что в семье с большим интересом следят за этой ее колонкой: все-таки «Бильд» — не рядовое издание, мягко говоря. Но…

— Но! — твердо произнесла она.

— Да, ты права, конечно. — Голос старушки опять был странен, точно доносился откуда-то издалека. — Пока не умеют делать искусственный носитель — о… человеческом варианте, ты так сказала? — даже думать неправильно. А то были у нас такие… думавшие…

Жанна, безошибочно распознав виноватый оттенок, погладила Бинди по руке.

— Ладно, бабушка, ну его, тот носитель. Это как с копированием звука: записывать еще двести лет начали, качественно воспроизводить — тоже лет сто, а сейчас уже и идеальные синтезаторы есть, но вот чтобы роботы в Да Скала пели — до этого пока далеко. Так что все мы тут равны, все не доживем.

— Ох, деточка, по-твоему, это так много — двести лет? — Бинди лукаво улыбнулась. — Даже меньше, чем два раза моя жизнь. Кто бы мог подумать. У моего поколения, знаешь ли…

Старушка замолчала, а Жанна, сама не зная зачем, вывела на голограмму «Tonaufnahme», потому что двести лет — это фигура речи, а на самом деле, наверно… Ого! Первые удачные опыты — 1850-е. Действительно почти двести.

И, тоже действительно, даже не полностью двойной возраст Бинди-Шванхильд. Которая сейчас, если можно так сказать, молчит очень странным голосом.

— А вот знаешь, — именно в этот миг старушка вновь заговорила, причем голосом совсем не странным, только суховато, как будто давая справку, — очень многие из нас прожили долго. Долго и хорошо.

— Что, из вашего поколения? — Жанна всерьез удивилась.

— Да нет, что ты. Поколению-то не повезло. Но вот те, с кем мы вместе видели это бомбоубежище изнутри — Хильди и Труди, Куно, Карлхайнц… Ребята и девочки с нашего двора и из дома напротив. Так вот, они все — почти вlbе… Я последняя, это правда. Но еще десять лет назад это было не так. Даже восемь лет назад. Линда — помнишь ее?

Жанна действительно не то вспомнила, не то смутно представила себе: какая-то старуха, совсем древняя, на вид гораздо старше Бинди, хотя ей тогда подумалось, что это, конечно же, невозможно. В парке, на лавочке. Точно, была такая встреча — они с бабушкой обнялись и заплакали, а потом принялись болтать, захлебываясь и перебивая друг друга, как две школьницы.

Крылатая игрушка снова взлетела, жужжа чуть иным тоном — и опять немедленно упорхнула туда же, в непролазные заросли перед бомбоубежищем.