Этот мир не выдержит меня. Том 4
Шрифт:
— А у меня есть выбор? — с тяжёлым вздохом спросил Большой.
— Разумеется, — спокойно ответил я. — Выбор есть всегда. В твоём случае — это выбор между коротким интересным разговором и вечным мёртвым молчанием.
— Пожалуй, я выберу разговор, милостивый государь!
— Верное решение, — я ободряюще кивнул. — Тогда говори.
— Жить, милостивый государь, я начал только сейчас, поэтому рассказывать пока не о чем, — сообщил коротышка. — Дышу я воздухом, как и все мы, а вот «пальцем»… «Пальцем» стал из-за маменьки…
Большой замолк, а я наблюдал за его мимикой, жестами и движениями. Он не хотел говорить, но вовсе не потому, что боялся выдать какую-то тайну. Дело было в другом: воспоминания причиняли Большому боль, и он не горел желанием возвращаться к ним.
Впрочем, информация, которую коротышка мог сообщить словами, играла сейчас второстепенную роль. Куда важнее были невербальные сигналы — они с куда большей точностью позволяли понять, что за человек передо мной. А это имело огромное значение, ведь совсем скоро Большому предстояло прикрывать наши спины.
И я бы очень не хотел, чтобы вместо этого благородного дела он попытался всадить болт в мой затылок.
— Не сошлись характерами, и ты решил сбежать? — спросил я, поскольку Большой явно ждал этого вопроса.
— Не совсем, — с кислой улыбкой ответил он. — Скорее, меня попросили уйти…
— А я даже не удивлена, коротыш! — влезла в разговор Лэйла. — Ставлю единственный глаз против твоей поломанной реснички, наверняка ты так утомил матушку болтовнёй, что у неё не оставалось другого выхода!
— Поберегите свои прекрасные очи, миледи, — Большой горько усмехнулся. — Моя маменька видела во мне куда больше недостатков, чем один только длинный язык.
— Хочешь, чтобы я тебя пожалела?? — тут же взвилась девушка. — Думаешь, ты единственный, от кого отвернулась семья???
Судя по изменившемуся лицу, Большой не ожидал столь резкой отповеди.
— Ничего такого я не думал, миледи, — виновато произнёс он. — Впрочем, при виде вашего гибкого стана я могу думать лишь об одном… Однако в приличном обществе, к которому мы оба имеем честь принадлежать, о подобном говорить не принято!
Лэйла прыснула и прикрыла рот кулаком. Ей хватило ума понять, что хохотать во весь голос лучше не стоит. Иначе на огонёк могут заглянуть какие-нибудь очередные местные «весельчаки».
Большой удивился ещё сильнее. Между вспышкой ярости и приступом веселья у его «пассии» прошло всего пара секунд. Я едва заметно усмехнулся. Всё-таки, чтобы привыкнуть к причудам Лэйлы, требовалось какое-то время.
— Мать попросила тебя присоединиться к «пальцам»? — спросил я, чтобы вернуть разговор в нужное русло.
— Попросила? Нет, милостивый государь! Моя маменька не стала бы ничего просить у ничтожного карлика… Она приказала мне стать одним из них. А я тогда был слишком юн и слишком глуп, чтобы её ослушаться.
Большой снова затих. В его взгляде, который скользил по округе, выискивая опасность, читались нескрываемая тоска и сожаление.
Наш разговор напоминал перетягивание каната. Причём один его конец находился в моих руках, а другой был обмотан вокруг огромного «камня» детских обид, тяжёлым грузом лежавших на душе Большого.
Картина понемногу прояснялась. Передо мной находился недолюбленный ребёнок, которого самый близкий человек отправил в «тюрьму» коллективного разума. Неудивительно, что у Большого были проблемы с дисциплиной.
«Работать» с такими людьми довольно трудно. Они не терпят жалости и очень неохотно идут на контакт, выстраивая вокруг себя эдакий купол. Но и в этой защите всегда есть брешь.
Очень часто брошенные дети в глубине души винят в произошедшей с ними трагедии самих себя. Они считают, что были недостаточно хороши, чтобы стать нужными, а потому всю свою жизнь пытаются эту самую «нужность» доказать. Причём, в первую очередь, доказать самим себе.
И этим можно было воспользоваться.
— Если ты ждёшь сочувствия, то тебе придётся ждать очень долго — мы не любим нытиков, — с нотками презрения в голосе произнёс я.
Чтобы сдвинуть «камень» с места, его нужно как следует раскачать. Люди, подобные Большому, боятся хорошего отношения к себе — они всегда ждут какого-то подвоха. А вот в презрении никакого подвоха нет. И оно должно было раззадорить коротышку.
— Если ты собираешься молчать после каждой произнесённой фразы, — продолжил я, — то тогда можешь даже не начинать свой рассказ… Впрочем, я в любом случае не услышал пока ничего интересного.
Большой пристально разглядывал медленно «проплывающие» мимо нас стволы деревьев. Однако в его взгляде уже не было тоски. Грубость привела коротышку в тонус.
— Я надеялся услышать историю воина, но получил только жалкие стенания неудачника, — подвёл итог я.
— Зря ты так, маленький мой, — неожиданно за Большого вступилась Лэйла. — Уверена, коротыш нас ещё удивит.
Это стало последней каплей. «Камень» обид, пошатнувшись, покатился под откос. Большой расправил плечи и зло тряхнул головой, окончательно отгоняя былые обиды.
— Ты знаешь что-нибудь про западные Вольные баронства? — сквозь зубы спросил он.
— Знаю, что они находятся на западе, — со всей серьёзностью ответил я.
— Твой кругозор поражает воображение, милостивый государь, — с ехидной усмешкой заметил Большой. — Хотя многим неведомо и это… А про «Бабье царство» тебе слышать не доводилось?
— Пока нет, но, думаю, сейчас ты мне о нём расскажешь.
Я управлял диалогом короткими и, на первый взгляд, ничего не значащими фразами. Воспоминания причиняли Большому боль, и мне стоило быть очень аккуратным. Как садовник, который отрезает лишние побеги, но не трогает те, которые могут принести плоды.