Этюды для левой руки (сборник)
Шрифт:
Страус Витя Гаврылюк
Страус – птица необычная. Шея как шланг. Сильные длинные ноги. Если сердится, вставит так, что мало не покажется. А сердится часто. И без повода. Зато глаза и ресницы – это совершенство. Они занимают практически всю страусиную голову, поэтому для мозгов там просто не хватает места. Рот его – от уха до уха, и когда он ходит и все разглядывает важно, то вид у него как у не очень умной, но хорошенькой барышни, которая скептически растянула губы, мол, живу как на скотном дворе, а сама принцесса. Словом, страусы красивые. Но на любителя. Ну вот, например, если кто любит, чтобы все у женщин тонкое, хрупкое, но основание большое, пышное и в перьях, то,
Вообще-то его, страуса, научное название в переводе с греческого звучит как «воробей-верблюд». Ну? И каким интеллектом должно отличаться создание с такой внешностью, отсутствием мозгов, гигантским задом, склочным непредсказуемым характером и таким названием? Правильно. IQ – ноль. Абсолютный космический ноль. Зато обаяния – хоть отбавляй.
Ну вот. Есть у нас одно село. Вишенка. Как-то так случилось, что многие уехали за границу подработать, в основном женщины, да и мужиков много уехало. Местную ферму забросили и закрыли. Поля голландцы арендовали под рапс, своих рабочих и технику привозят. Работы в селе не осталось. И собрались как-то случайно все мужчины. На родительском собрании в школе. А потом, чтоб не расставаться, пошли в бар вместе, там посидели, обсудили учительницу новую, пришли к мнению, что удерет, точно удерет. А что? Окончила географический, а преподает и французский, и биологию, и физкультуру… Кто же это выдержит? Хотя, конечно, хорошенькая. Ну посидели, затосковали, кто сердится, кто горюет, по женам итальянским, значит. И тут встал один, самый смелый, предприимчивый, поскольку самый пьяный, мужичок Гаврылюк Павло Грыгоровыч, и говорит:
– А чего даром сидеть квасить? А ну давайте откроем свой бизнес?! Давайте откроем свое… что-нибудь?! О! Давайте откроем стрс… стрсиновую… стрси-инувую ферму. Жены наши из-за границы приедут, а у нас тут типа ферма-миллионер. А наши жены: «Ух ты, ну ни фига себе! Да, да?!» А мы им: «А что, между прочим, можно и тут, в родном оч… очтес… очетестве, хорошо зарабатывать. А не ехать на чужбину до итальянских этих… «феличитов». Шо «не»?! Ну шо «не»?! Я так давно мечтаю!» А жена мне: зачем, мол, тебе эти страусы, зачем. Вон, куриц разводи. А з них же, з стра… страс-у-сов, и яйца, и перья, и пух, еще что-то, ну и много килограммов диетического выско-ко-усво-и-емого… мьяса!
Короче, когда все утром проспались, кто угрюмый совсем, кто повеселей, стали вспоминать, на что деньги вчера так активно собирали, и довольно много денег. Домой бегали, заначки выгребали. Кто-то вспомнил, кто-то и нет, но было поздно. Грыгоровыч, поправившись с утра, уже уехал в Умань – покупать страусят.
Ну что вам сказать? Хорошие люди там, в Умани, оказались, грамотные. Говорят, не спешите, возьмите самца и парочку-тройку самочек. Не спешите – это очень сложно, страусов разводить.
К вечеру привез Грыгоровыч страусят. Вся Вишенка – все село собралось смотреть. Все двадцать семь человек и учительница географии. А Грыгоровыч важничает: мол, я инструктаж прошел, теперь я буду у вас главный держатель пакетов.
– Это как же? – с подозрением спрашивают инвесторы.
– Страус, – размахивал Грыгоровыч указательным пальцем, – это единственная птица среди всех птиц, у кого есть мочевой пузырь!
– И чего? – испугались мужики. – И чего тогда делать?
– Страус, – продолжал Грыгоровыч, – это птица. Хотя и не летает. Потому что у ней киля нету.
– Чево-о-о-о? – опять спрашивают односельчане. – Чево нету?
– Киля! Ну киля! Как у самолетов. Вот вы мне скажите, самолет может летать без киля?
– Чево-о-о-о? – опять мужики спрашивают.
– Ничево! Ничево не может самолет без киля. Так и страус. Зато он бегает как марафонец. Как газанет – семьдесят километров в час, так на машине не догонишь.
– А чо ж… – скромно отводит взор Вася Белоброд. –
– А че тебе мочь?! Ты кто тут вообще? Ты ж деньги не вносил, Вася. Так что наблюдай со стороны, – рассердились все, кто деньги внес. Хотя непонятно, на кого рассердились. То ли на невинного Васю, то ли на Грыгоровыча, то ли на самих страусов.
Поселили их у Грыгоровыча во дворе. Поскольку он был главным, он ведь уже по страусам стал специалист: знал, чем кормить, как поить, где держать. Не говоря уже про мочевой пузырь. Поэтому как только начались дожди, все страусята приуныли, и две из трех самочек еще в подростковом возрасте приказали долго жить. А парочка осталась. И все село – все двадцать семь человек – каждое утро ходило на работу, то есть давало советы, как надо их общих страусов выращивать. Короче, всем колхозом поднимали Витю и Зину. Так их назвали. Витя и Зина.
Ну и как в кино.
Прошло. Три. Года.
Верней, два.
И тут весной страус Витя стал танцевать «Цыганочку». И все отводили стыдливо и мечтательно глаза, потому что это он так за Зиной ухаживал. Ну чисто «Цыганочка» с выходом: значит, усаживается на свои ноги длинные, как цыган на колени, голову закидывает и ну плечами трясти. То есть крыльями… Только по груди себя не лупит. А потом как вскинется, как побежит за Зиной. А Зина – дура – хохочет, юбками мотает, верней, перьями своими, и удирает, хохочет и удирает. А Витя бежит и рычит. Бежит и рычит. Ну честное слово, рычит, как тигр. Или там как собака. Носятся эти двое, чисто динозавры-рапторы, как в кино, ногами топают, рычат. Двор у Грыгоровыча небольшой, так они то в один конец двора, то в другой. А все, значит, вкладчики, инвесторы вишневские, держатели страусиных акций, стоят у забора и головами туда-сюда, туда-сюда, как на баскетболе.
Ну признались они – Витя и Зина – друг другу в вечной любви. И снесла Зина сколько-то там яиц. Сколько-сколько… А кто их считал? А как их посчитаешь?! Витя такой оказался примерный семьянин. Он, значит, ногой своей с когтем выкопал ямку. Туда все яйца аккуратно закатил и на них сел. И смотрит с укоризной: мол, а вы-то, мужики, за своими детьми как смотрите?! Вон, по учебе некоторые съехали вообще, музыку пропускают. Тут тот самый мотоциклист Вася, который денег не вносил, пробрался в дом к Грыгоровычу, когда того в хате не было, думал посмотреть и посчитать, а то и спереть одно яйцо или три, когда Витя встанет поесть. И главное, может, страус и знал, что Вася денег не вносил, может, догадывался, а может, просто – что скорей всего – Витя отец хороший. Они оба, и Витя, и Зина, как раз аккуратно кушали, когда Вася залез в гнездо, подбирали клювиком травинки – как все равно принцессы двумя пальчиками, отставив мизинчики, вот так и страусы только клювом, – и откусывали воду из корыта, ну правда – откусывали от воды, а потом закидывали голову. Очень интересное мероприятие. И вот тут Вася-мотоциклист залез. Ну, конечно, потревоженный Витя увидел, что происходит бесчинство и грабеж. И вторжение в его частную собственность. Он сфокусировал взгляд своих прекрасных глаз на Васе, поразмыслил секунды две и побежал. И стал Васю гонять. И опять собралось все село, и опять смотрели захватывающую беготню. Головами: туда-сюда, туда-сюда одновременно. Как Вася только ни петлял, как ни уворачивался, как ни подскакивал, Витя его без всяких усилий догнал да саданул в пятую точку, а еще и клювом в кумпол тюкнул.
И тогда собрали собрание и стали пенять Грыгоровычу, что вот так сопрут все яйца, и у Грыгоровыча будут страусы, а у других не будет. И тогда или пусть он деньги возвращает, или пусть отдаст всем по яйцу. Мол, мы их курам подложим или гусыням или сами сядем, но высидим каждый себе страусенка.
Пока судились-рядились, Витя вдруг приуныл. Стал печален, сонлив, невесел и равнодушен. Самое плохое – перестал бегать, есть и пить. Стоит, покачивается, голову на забор повесил, буквально на забор, глаза полузакрыты, ой-е-е-о-о-ой.