Ева и головы
Шрифт:
Эдгар пришёл в себя, только когда Ева спросила — не собирается ли он превратиться прямо здесь в камень и порасти мхом?
— Нет, — сказал он и впервые, кажется, за всю ночь моргнул, — Нам же ещё катиться и катиться. А камни не сдвинешь никаким ветром. Только если выдернуть из-под них землю.
Ева опасливо приподняла крышку сундука и спросила, не хочет ли его светлость откушать: Валдо не дал никаких инструкций относительно диеты барона, но Эдгар сказал, что раз желудок остался где-то в сарацинских землях, в материальной пище он не нуждается.
Ответа, конечно, не последовало.
Когда проезжали маленькие селения
— Здесь цирюльник! Кому нужно подровнять бороду, укоротить патлы, навести баки — сделаем в момент! У этого гиганта руки как будто подаренные Господом…
Здесь, обыкновенно, Эдгар одёргивал Еву. Ёжась, он говорил:
— Не нужно поминать Всевышнего. Я всего лишь крошечная серая птаха в покинутом им саду.
Ева упрямо продолжала:
— …вправит кости, вставит зубы, залечит травным заваром раны, излечит бельмо наговором, и прочая, и прочая. Подходите, люди добрые, обращайтесь, пока мы не проехали мимо.
Иногда приходилось останавливаться, чтобы исполнить чью-нибудь просьбу. Награду Ева брала съедобной снедью, сушёными грибами или корешками, в которых она ничего не понимала, но в которых понимал великан: он, не говоря ни слова, пальцем показывал то, что представляет для него интерес, и уходил в повозку. Казалось, сам процесс передачи сколь-нибудь ценных предметов для него отвратителен.
Эдгару представлялась возможность поработать руками куда чаще, чем раньше. Когда телега, огромная, похожая на глыбу чёрного льда или на кусок чёрной же скалы, подплывала к очередному посёлку, жители бросали свои дела, чтобы подивиться контрасту её с белесой кожей великана. Тент, слепо таращащийся заштопанными дырами, словно скрывал в себе какую-то загадку. Подсознательно Ева понимала, что таких правильных форм в природе не встречается, но всё равно транспортное их средство казалось ей творением нерукотворным, словно вышедшим из озера с водой, чёрной как древесный уголь.
Ослик всё так же следовал за ними, подбирая с земли, где придётся, незрелые яблоки, без зазрения совести выедая содержимое оставленных хозяйками на лавках корзин. Не раз и не два его пытались поймать, несмотря даже на крики Евы и протесты Эдгара, но Господь каждый раз с почти кошачьим изяществом выскальзывал из чужих рук до тех пор, пока незадачливый охотник не выдыхался и не путался в своём же аркане.
— Так значит это ваша скотина? — раздуваясь от возмущения, вопрошал один дровосек. Не далее как только что он тоже потерпел неудачу в деле поимки ослика.
— Наша… — шептала Ева, наблюдая, как каждый порыв ветра выбивает из многочисленных складок и отворотов на одежде лесоруба целые облака древесной стружки.
— Тогда платите. Он только что сжевал мою шапку. У меня там лежали овощи на обед. И дьявол бы с ним с обедом, но шапка! Из зелёного велюра, отличная шапка.
— Мы просто путники. У нас нечем платить. Но этот великан может срастить для вас пару костей. Он, видите ли, цирюльник. Или вырезать что-нибудь ненужное — если вдруг колет в груди, когда вы поднимаете свой топор, или тяжело в колене, или крутит живот перед сном. Знаете, там скапливается такой большой чёрный комок, вроде чернозёма, только этот ещё воняет — так вот, мой друг может его для вас вылечить.
Ева не замечала перепуганного
Мужчина недовольно потёр шею.
— Вообще-то, у меня болят руки.
— Руки я знаю, — поспешно сказал великан. — Каждый сустав, каждый палец… у вас на них по пять пальцев, верно? Да, я знаю. Будем лечить тёплой водой, отваром эдельвейса и крупинками соли…
Когда они пускались в путь вновь, солнце успевало скакнуть по небу на добрый локоть. Валдо был бы очень недоволен скоростью их перемещения. В конце концов, Эдгар начал уводить Мглу стороной от посёлков, туда, где тропа была еле заметна среди всхолмий и потерянных давным-давно полей, где аисты даже не пытались подняться в воздух при их приближении, а только поднимали головы и провожали телегу долгими пронзительными взглядами. Где одичавшие собаки бегали по лесной опушке, поджав хвосты, словно лисы. Пастухи с козами и прочей живностью забредали сюда редко, так что кусты ягеля стояли одетые, все в мелких листочках, и напоминали опустившиеся с неба обрывки позеленевших облаков.
— Мы встретим здесь разбойников? — спросила Ева, глазея по сторонам.
— Сейчас мы в самом центре императорских земель, — ответил Эдгар, кивая восседающим на верхушках сосен воронам, как старым знакомым. — Здесь не грабят ради богатств. Здесь грабят ради какой-нибудь еды, но в прошлом году эта земля дала неплохой урожай. Было приказано даже устроить раздачу еды для бедняков. Я тоже, помнится, получил своё в Кёльне в начале прошлой зимы. Когда мы будем ближе к чужим землям, мы с тобой увидим немало злых людей. Тебе всё же следует остаться в каком-нибудь монастыре. Меня могут убить на дороге. Кто знает, пощадят ли ребёнка?
— Не хочу знать ничего про эти монастыри, — сказала Ева, сделав недовольную гримасу. — Лучше уж доехать с тобой до самого края мира, чем томиться в этой темнице.
Эдгар, скосив глаза, рассматривал упрямо выпяченную нижнюю губу девочки. А потом с улыбкой сказал:
— Ты похожа на моего Господа, когда так делаешь. Может, я расскажу тебе о монастырях побольше.
И он начал свой рассказ, не столько орудуя словами, которые у великана всегда выходили неуклюжие, как поделки из глины у карапуза, который в первый раз испачкал в ней пальцы, сколько донося до Евы свою мысль, как обычно, нечленораздельными возгласами и движением лицевых мышц — а складывались они порой в чарующие картины.
Монашеские обители зарождались буквально из ничего. Испокон веку праведники стремились уйти от беспокойного общества. Они не желали жить в деревнях, тем более в городах, и уходили, как дикие звери, в леса, поднимались хотя бы на несколько сотен шагов к небу, чтобы построить, насколько хватит сил, из валунов себе келью. А то и просто-напросто сооружали себе крышу из открытого, необъятного неба.
Если бы не беспокойный ум, Эдгар, наверное, тоже расстался бы с греховной, беспокойной кочевой жизнью и подался бы в отшельники. Кому он нужен — сломанная игрушка, замирающая на дорожных перекрёстках, чтобы пробормотать короткую молитву? Разве нужен он Творцу — такой, какой есть? Разве не прекрасными сотворил Бог вещи и не совершенными сделал живых существ, чтобы они радовались вместе с ним и жили в мире друг с другом? И разве по Эдгару готовили эти мерки?..