Ева и головы
Шрифт:
Несколько раз за ночь она просыпалась, думая, что слышит крик барона, но всякий раз это оказывалось не в меру разыгравшееся воображение. Эдгар покоился на своей постели как камень.
На улице не прекращалась жизнь. Где-то всё время что-то делалось, как будто там, по улицам, бродит огромное существо о девяноста ртах и семнадцати огромных, как у великана, руках, которое смеялось на разные голоса, кашляло, дралось само с собой, буянило и распивало брагу. Ева думала, что темнота, которая должна быть там, нашла лазейку из катакомб прямиком сюда, в старый дом семейства Кониг, от
Господа на ночь отвели в заброшенный сад, где ослик остался бродить среди кустов акации, меланхолично срывая влажные соцветия.
— Тебя не пугают эти крики? — спросила Ева, когда, выкроив минутку перед ужином, забегала его проведать: — Крики его баронной светлости?
Похоже, ослика ничего не беспокоило. Девочка же, когда шла в дом, нашла тельце воробья, который, видно, чересчур разогнался, да врезался в арку эстакады.
Телега так и осталась стоять под окнами, по ней барабанил под утро дождь. Валдо пообещал, что на пожитки цирюльника никто не покусится.
— У этого дома дурная слава, — сказал он, отчего-то разглядывая свои костяшки. — Герб моего барона всё ещё чёток, и из памяти людской он сотрётся не скоро. Можете мне поверить. Барон заботился о том, чтобы помнили его долго. Нам до сих пор привозят с рынка продукты через раз, а посылки оставляют на углу улицы.
— Он был такой уродливый? — с сомнением спросила Ева. Если судить по одной голове, ничего особенного в бароне не было. Обычный старик с противными, похожими на пучки повядшей травы, волосами.
Валдо взглянул на неё с таким выражением, будто никак не мог решить, прихлопнуть девочку, как надоедливое насекомое, или проигнорировать вопрос. Но, скривив губы и подвигав нижней челюстью, всё же ответил:
— Конечно нет.
— Красивый? — ещё больше удивилась Ева.
— Сиятельный.
Но Ева хотела, коль уж его светлость так заинтересовал её великана, знать всё.
— Значит, он светился?
— После того, как его светлость учинил очередную расправу над еретиками в какой-то деревушке, вряд ли я сейчас припомню её название, моего господина прозвали «гуляющий с косой барон», — ответил управляющий, пытаясь ухватить глазами взгляд Эдгара и, как все прочие, терпя в этом неудачу. Иногда Еве казалось, что поймать взгляд большого человека можно, только притворившись чем-то до ужаса интересным: кустом неизвестного растения или мёртвым зверьком. Валдо не отвечал этим требованиям. Больше всего он походил на убийцу со скучными глазами, а таких Эдгар всячески избегал. — Он заслужил это прозвище.
Мышца на лице великана дёрнулась, губы раздвинулись в улыбке, которая, однако, не содержала никакой радости.
— Уверен, будь барон в целости, он бы не преминул совершить расправу и над нами.
— Без сомнения, — кивнул Валдо.
С раннего утра Ева оставила хандрящего Эдгара в покоях и отправилась в одиночку смотреть город. Кажется, великану не хватало холодной земли, в которую он мог погрузить ладони и с которой мог подняться, точно настоящее её дитя, обладающее ветвями, листьями, глазками и концентрическими кольцами в своём животе.
Дом с наступлением утра почти не изменился.
Вернувшись, она, как и обещала, вычистила Господа щёткой, что обнаружилась в местной конюшне. Там стояло всего две лошади — видимо, одна служила седалищем для тощей задницы Валдо, а другая привезла домой больного, — как бы странно это ни звучало в его положении, но это так, — барона. Ева не слишком задумывалась о длительности жизни лошадей. Здесь же, в огромной бочке, к которой вели несколько ступенек (Еве, чтобы дотянуться до её края, пришлось ещё и встать на цыпочки), нашлась вода. Только тогда косматые уши ослика стали меньше напоминать еловые лапы.
Эдгара девочка нашла во внутреннем дворе, в самом центре запущенного сада. Господь выел с одного конца изрядную плешь, обглодав кусты, а великан сидел гораздо глубже, в компании двух статуй, почти потерявших человеческий облик. Легко вообразить, что когда-то изваяния были одни-одинёшеньки на этой земле. Не было ни домов, ни собора, ни брусчатки. Кого они изображали? Греческих ли богов и богинь? Адама ли и Еву, самых первых людей, которые сошли на землю с небес, может быть, в этом самом месте?
Эдгар, похоже, не подозревал о соседстве. Статуи он принимал за каменные глыбы… да они и были каменными глыбами, волшебными валунами, что несколькими изгибами сумели взбудоражить воображение Евы.
— Здесь растёт чудесная волчья лапа, — сказал Эдгар, как обычно, глядя не на девочку, а чуть в сторону, — Смотри, вот этот корешок. У съевшего закрывается правый глаз, левым тот человек видит у всех существ, людей ли, животных ли, по одной безволосой ноге с огромной ступнёй. Это мне рассказывал рыбак в одной далёкой земле…
Великан сидел, раскинув ноги, в своём всегдашнем неряшливом наряде, весь измазавшийся в земле, и Ева вскарабкалась по его ляжке и руке к самому уху. Сказала:
— Я болтала с местными мальчишками, представляешь? Хотели отобрать у меня еду, но я поколотила их большой морковью, а потом с некоторыми даже подружилась… никто не верит, что я тут живу. Говорят, в этом доме обитают призраки, а все слуги, которые здесь когда-то работали, умерли.
Лицо Эдгара исказилось. По его представлению, разговор с кем-то без особой необходимости сродни уродству, пусть и временному. Люди вообще должны двигать этим уродливым отростком, что у них во рту, только чтобы перемещать пищу от больных зубов к здоровым. А звуки, которые изливаются изо рта… как же они ужасны, неужели люди не чувствуют этого и не понимают, что они не звери лесные и даже не птицы с их торжественным многоголосьем!