Ева рожает
Шрифт:
Встать не встал, но оказавшись наверху, приподнялся и даже съел что-то с поднесенного блюда, отчего шляпы вдруг быстро закачались, вероятно, так родня старика благодарила Б-га. А что же мальчик? Ба, этот и впрямь пошел! Шатаясь, при поддержке родителей, но коляска уже не требовалась!
Я утираю выступивший на лбу пот. Господи, что я делаю на этом балконе?! Почему я в роли наблюдателя, мне тоже надо в очередь, ведь такого шанса больше никогда не выпадет! Но тут на пороге возникает Давид, без объяснений тащит меня к машине
– Зачем к адвокату?!
– Не зачем, а для чего. Свидетелем будешь!
Мы тормозим возле старого трехэтажного дома на Агрипас и вскоре оказываемся в уютной приемной с кожаными креслами. Я присаживаюсь, Давид скрывается за дверью кабинета, откуда доносятся возбужденные голоса. Спустя минуту из кабинета выкатывается толстячок с седыми вихрами на голове.
– Зачем ты поехал на этот курорт?! – хватается тот за вихры. – Кто тебя просил?!
– Да не был я на курорте!
– Ха-ха, хочешь парить мозги Скульскому? Скульский не идиот, он понимает, что делают грязи Мертвого моря!
– Да не было никаких грязей! Ну, скажи ему – не было ведь?!
Я киваю головой, как болванчик. А Скульский, оглядев нас по очереди, присаживается и утирает лоб.
– Я не знаю, что у вас было, а чего не было. Но сто тысяч шекелей, считай, лежали у нас в кармане. Тебе мешали сто тысяч?
– Нет, – крутит головой Давид, – не мешали.
– А Скульскому не помешало бы адвокатское вознаграждение. Но где оно теперь? Ты его сжег, бросил в печку, вылечив свою руку!
– Да не лечил я руку, Марк!!
Следует еще один взрыв гомерического хохота.
– Опять будешь про камень, о котором пишут газеты? Не говори ерунды! Сами же и пишете, сенсацию раздуваете!
Вспоминаю, как по дороге сюда Давид лихо рулил одной правой, держа в левой сигарету. И сейчас, подвинув больной (некогда) рукой массивное кресло, он с размаху в него плюхается.
– В том-то и дело, что это не сенсация! А…
– А что?!
– Не понимаю, если честно. Но после того, как спустился вниз…
Адвокат с жалостью смотрит на клиента.
– Ты хотя бы заключение врачей не требовал. По старой бумаге нам выплатили бы страховку, а сейчас… Ты практически здоров, никакие операции тебе не нужны!
Утраченная страховка не повод для уныния, решаем по выходу из адвокатской конторы.
– Подумаешь, сто тысяч! – говорит мой друг, – Зато кассамы перестали летать! Представляешь: у нас ни одной тревоги за два дня!
– Так отметим это дело! – предлагаю воодушевленно, – А потом вместе спустимся вниз! Очередь надо отстоять, конечно, но что такое несколько часов, когда впереди – вечность?!
Нас переполняет восторг. Детский, щенячий, он бьет из двух немолодых мужчин, как шампанское из бутылки: мы куда-то едем, машем людям руками, и они машут в ответ. Машут хасиды, потряхивая пейсами; машут обладатели «арафаток»; и негры дружелюбно покачивают
Веселье прекращается, когда подъезжаем к «Хавере». Привычной очереди, что растянулась на два квартала, нет, а возле котлована беснуется толпа. Сбившись в кучу, люди размахивают руками, разноязыко кричат и лупят друг друга почем зря. Арабы лупят, евреи лупят, да и католики с православными не отстают. Вдруг: бах! ба-бах! Выстрелы (пока в воздух) заставляют женщин с детьми броситься врассыпную, однако мужская часть остается, чтобы продолжит драку с удвоенным ожесточением…
– Да как же это… – бормочет Давид. – Почему?!
Только понять ничего невозможно: толпу окружают военные, к дерущимся уже не подойти.
– Пошли внутрь! – тащу приятеля, – Моше расспросим!
Испуганный хозяин, заикаясь, выдает монолог на пару минут, после чего становится ясно: обрушились стены котлована. Натуральный оползень случился, хорошо, на дне в этот момент никого не было! Тут же возник вопрос «кто виноват?», и ответ был у каждого свой: арабы кивали на хасидов, те – на своих оппонентов, ксендз наехал на батюшку и т. п. Короче, коллективная потасовка, ее даже солдаты утихомирить не могут.
Прыгая через две ступени, поднимаемся в номер и выскакиваем на балкон. Внизу – груда разноцветной земли: серые, желтые, красноватые пласты земли перемешались, полностью засыпав чудо. И люди, что мечутся вокруг, перемешались; в бессильной злости они тузят друг друга, а вокруг: бах! ба-бах!
К вечеру драка стихает, зато начинаются волнения в Восточном Иерусалиме. Туда стягивают полицию, армейские подразделения; кажется, город вот-вот вспыхнет, буквально загорится под ногами. Мы сидим мрачные перед телевизором, наблюдаем озлобленные лица, сжатые кулаки, теснящих толпу военных, и молчим. О засыпанном камне в новостях – ни слова, до него вроде и дела никому нет.
Ночью долго не спится. За стенкой опять бухают шаги, а может, эти звуки издает земля за окном. «Бу-бу-бу…» Или это бормочет разлегшийся на полу Давид? Он тяжко ворочается, под ним скрипит матрас, и слышатся непонятные слова на чужом языке. Вдруг ловлю себя на том, что я здесь – абсолютно чужеродное существо. Что все это меня, в сущности, не касается, я страшно далек от этих раскаленных солнцем камней, а главное, от не утихающего много десятилетий конфликта. Это ваши проблемы, могу я сказать, сами их решайте! Но одновременно изнутри поднимается абсолютно противоположное чувство. Касается, и еще как! Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол – он всегда звонит по тебе…