Евангелие от обезьяны
Шрифт:
И только теперь я замечаю, что телефон уже давно не звонит.
Азимут больше не играет; приход улетучился, наркота отпустила, сеанс терапии вселенской любви завершен. Всем спасибо, все свободны.
Но маска все еще раздумывает, понимаете? Не поднимает оружие. И я свое – тоже не поднимаю.
Толя… Пожалуйста, студент, набери меня еще разок. Я верю – у тебя хватит ума. Ну пожалуйста. Я заправлю тебе второй бак на свои деньги.
Время тянется, как жвачка, на которую наступили в жаркий полдень и теперь поднимают ногу в самой замедленной съемке из всех возможных. За каждую секунду я успеваю родиться, вырасти, состариться и умереть. А человек в маске по-прежнему ничего не делает и ничего не решается произнести.
А то, что за окном, стало совсем черным. На этот раз мне видно – ведь теперь я стою к окну лицом. Сначало это напоминало иллюзию, но сейчас уже отчетливо слышен звук, после нескольких недель отсутствия кажущийся незнакомым. Стук капель о пыльное серое стекло.
Сначала их мало, этих капель – они почти все испаряются, не долетев до земли. Но не проходит и минуты, как их звуком заполняется все, что давеча было наполнено Yellow Trip’ом. В открытую форточку влетает порыв ветра, и затхлый, застоявшийся воздух-смрад впервые за долгое время приходит в движение. За кадром боги бьют в гигантский гонг, пространство вспыхивает непривычным контрастом – и вот уже постылую торфяную пыль смывают с окна потоки, сначала мутные, а потом почти прозрачные.
А за этими потоками я периферийным зрением вижу фигуру. Размытую и словно бы прорисованную мазками, как на полотне импрессионистов. И тем не менее абсолютно отчетливо различимую… Черт! Такого тупо не может быть.
Это противоречит всем их уставам и правилам. Так никогда не делают.
Штурм начинают через много часов после захвата заложников, после долгих и нудных переговоров с террористами, которые почти никогда ничем не заканчиваются. Никто не берет помещение приступом спустя пять минут после того, как туда ворвались вооруженные люди в масках. Когда еще неизвестно, где конкретно они находятся, сколько у них заложников, чем они вооружены и чего вообще хотят.
Наверное, вояки собирались перехватить боевиков по дороге, но по каким-то причинам не успели. А теперь, раз отряд все равно уже на задании и люди заряжены, решили взять террористов тепленькими, пока те не заняли правильную дислокацию и не отошли от первого стресса. А что? с вояк станется. Их командиры осатанели от шального бабла, водки и золотых «патек-филиппов», обрюзгли мозгом и выродились настолько, что вполне могли отдать и такой приказ. Не знаю. Это сейчас не важно.
А важно то, что глаза не обманешь, если это не глаза слепого; а мои глаза, которые, в отличие от глаз в маске, по-прежнему смотрят в сторону окна, – мои глаза видят обильного телесами робокопа, спускающегося сверху на тросе так, как Брюс Виллис спускался на пожарном шланге в первом «Крепком орешке».
И так же отталкивающегося от стены, чтобы следующим движением влететь в стекло автоматом вперед.
А человек в маске стоит к окну затылком и этой движущейся картинки не видит.
Но он видит, что я рефлекторно перевожу взгляд ему за спину.
В кино такие моменты показывают крупным планом, со сложной раскадровкой и в замедленных съемках. Случайность или специальность, рвущая тонкую паутинку доверия между двумя вооруженными людьми. Поединок реакций, сноровки и нервов. Дроби секунд, определяющие, кто выиграл последний раунд дарвиновской борьбы.
Мы начали вскидывать оружие одноврменно, наверное. Во всяком случае, мне хотелось бы в это верить. Но три грыжи позвоночника, с досадой осознаю я, хотя боли уже нет. Но эти три долбаннах грыжи позвоночника, которые так не любят резких движений.
«Когда-нибудь твоя спина тебя убьет», – предрек мне вчера Эраст Пророков. Невероятно! подлец вдруг взял и в кои-то веки оправдал фамилию.
Это последнее, о чем я успел подумать, проваливаясь в вязкую серую стекловату.
А никакой предыдущей жизни, промелькнувшей за полсекунды как в калейдоскопе, не было.
***
Опять эти разделительные знаки!
Из-за них меня уже две недели не водят в кино и «Макдональдс». И обещали оставить без подарков на осенний день рождения.
А виноваты во всем каникулы. Они, конечно, были классными. Я почти месяц прожил в Крыму, в Каче. У нас балкон выходил прямо на море, можно было днем купаться, а вечером сидеть на нем и слушать прибой. И девчонка там была такая, Катя. Красивая. Совсем не то, что девочки из класса. Подошла и сама со мной познакомилась. Потом я три раза водил ее в кино на первом этаже гостиницы. Смотрели с ней «Лоракса», «Легенды ночных стражей» и «Тачки-2». Хотя мне не очень нравятся «Тачки-2». Там зачем-то сделали, что Док Хадсон умер. А это был мой любимый герой – даже любимее Молнии МакКуина. Поэтому мне первые «Тачки» больше нравятся. Зато в том кино я держал Катю за руку.
А потом я до самого Первого сентября жил на даче у деды Арика с бабушкой Алей. Это в деревне такой, Волково называется. Туда ехать очень долго, зато людей совсем нет. Стоят десять домов посреди леса. После дождя даже не джипе не подъедешь, ну только если на «Ниве». И почти в каждом доме дети. Наши есть, из Москвы, а есть местные, деревенские и кольчугинские. У нас там такая крутая тусовка была! Мы штабики строили и шалаши в лесу. А один раз пошли за грибами и слышали рык дикого зверя. Владик сказал, что кабана, но я думаю, что может это был и медведь.
Так что все было очень здорово на этих каникулах. Да только вот учиться я на них совсем не учился. А у меня голова такая – если что-нибудь долго не повторять, так оно оттуда и вылетит. Я ведь эти разделительные знаки весной хорошо помнил. Мама со мной дома диктанты писала. Валентина Петровна сказала, что она меня на второй год оставит – вот мы их и писали, эти диктанты, пока я все не выучил. А теперь вот снова забыл. И стыдно уже просить объяснить все по новой. Вот опять, кстати. Как пишется – «объяснить» или «обьяснить»?
Валентина Петровна говорит, что на уроках я считаю ворон. На самом деле никаких ворон я не считаю, просто в окно смотрю. Даже если никаких ворон там нет. Сейчас так же, если честно. Мне нужно делать работу над ошибками, а я в окно смотрю.
Я люблю смотреть в окно. Особенно когда хорошая погода. Смотришь и мечтаешь о чем-нибудь приятном. Об аттракционах на ВДНХ, например. О монорельсе, колесе обзрения и американских горках. Или о мороженном «Макфлурри», моем любимом. О Кате тоже можно помечтать, а можно, наоборот, как я пошел на войну и стал крутым героем. А можно вообще ни о чем не мечтать, а, например, вспоминать, как я победил в соревнованиях по выталкиванию из круга. Это у нас на каратэ такие соревнования. Типа сумо, только мы не толстые, а обычные. У меня дома на стенке золотая медаль висит.