Евангелие от обезьяны
Шрифт:
Только три года, понимаете? И только для половины из всех пациентов.
А мой Стас попал в другие 50%. Те, чьей успешности хватило лишь на год с хвостиком. Просто так попал, без особой причины. Потому что ведь должен же был кто-нибудь в них попасть.
Потому что папе Азимовича было угодно затасовать его именно в эту, а не в другую, колоду. Нет проблем, Боже. Чистая случайность.
После операции, которую называют успешной, вы еще год с лишним проводите в больнице. Химиотерапия – это не кратковременный сеанс облучения, как думают многие. Химиотерапия – это, например, шесть циклов процедур по сорок дней с интервалами в месяц. И процедурам этим несть числа: лучевые и химические, капельницы, катетеры, препараты с побочными эффектами, переливания крови и наркозы, от которых ваш ребенок смотрит глюки и думает, что это мультики.
На все это время главными словами для вас станут непонятные уху непосвященного аббревиатуры – ЯМР, МРТ, ПРТ. Расшифровки томограмм вы всякий раз будете ждать с тем же чувством, с каким ждали шлюпок замерзающие в воде пассажиры «Титаника».
Всю вашу жизнь будет определять уровень тромбоцитов, лейкоцитов, гемоглобина и прочих вещей, обычному человеку абсолютно неинтересных – потому что от них зависит, можно ли проводить вашему ребенку очередной сеанс того самого облучения, от которого у него выпадут волосы. Впрочем, волосы – это не страшно, волосы потом снова вылезут. Страшно – это когда после года позитивной динамики и обнадеживающих, кристально чистых результатов всех этих аббревиатур, когда у вашего ребенка снова отросли брови, он опять стал бегать и ему даже разрешили вернуться в тот самый садик, куда он, как вы думали, уже никогда не пойдет, – страшно, когда после всего этого у него снова начинет идти носом кровь. И плевать, что последними положительными расшифровками вы оптимистично потрясали всего каких-то пару месяцев назад.
Да, вас, конечно, обо всем предупреждали и вы раньше времени не радовались – боялись радоваться. Вы продолжали копить деньги и искать чудо, потому что потенциальное чудо незнакомых вам израильских врачей – это, на самом деле, очень хилое, ненадежное и малохольное чудо по сравнению с тем, которое вам требуется. Вы стали циником и не особо верите в сказки. «Мечты сбываются», «Нереальное реально», «Impossible is nothing» – все это рекламные слоганы, не облегчившие жизни никому, кроме своих авторов.
Поэтому вы не спали спокойно ни одной ночи после той самой успешной операции. Сколько бы ни старались вы внушить мальчику, что он не хуже других, сколько бы ни учили его драться и подтягиваться, сколько бы ни уговаривали неудачника-физрука разрешать ему пинать мяч на детской площадке, – сколько ни кроили бы вы хорошую мину, вы всегда помнили, что ваш ребенок по-прежнему очень, очень серьезно болен. И продолжали вкладываться в чудо.
Деньги на лечение – не самая серьезная трата; их можно накопить, найти через благотворительные фонды, через друзей, через социальные сети, в конце концов. И операцию, и лечение оплатить не так уж сложно, когда ты работаешь не грузчиком и не учительницей общеобразовательной советской школы.
Другое дело – оплатить исследования.
Не абстрактных израильских ученых. И не путем вложений в мутноватые госструктуры типа «Фонд борьбы всего хорошего со всем плохим».
А – путем спонсирования жизнедеятельности лично тебе знакомого, конкретно взятого светила с мировым именем. Того, к которому можно прийти в лабораторию, посмотреть в микроскоп и прямо спросить, что за новую бациллу он вывел в пробирке на твои деньги. Услышать, за счет чего – а главное, когда? – она должна убить эту долбанную адскую яичницу. А потом понять, почему снова не убила и чего ей не хватило на сей раз.
Светила, спонсировать которое онисты не имеют желания, а уехать в Израиль оно уже не может – по старости лет, из боязни перемен и глуповатого совкового патриотизма. Отто Иосифовича Кагановича.
Все, что удалось нам скопить за два года – за исключением денег на операцию и терапию – получил на свои исследования Отто Иосифович. Два миллиона, плюс сотня-другая от бабушек с дедушками… Капля в море, конечно. Но человек старой советской закалки, которому не нужна последняя «А8» и домашний 3D-кинотеатр с долби-серраундом, за эти деньги способен создать не так уж и мало. А если, как выяснилось, сверх этого Вера подкидывала ему и с унаследованных квартир… Но теперь это вряд ли имеет значение.
Потому что теперь Вера нечленораздельно плачет в трубку. И просит приехать как можно быстрее. Сколько бы квартир у нее ни было.
Потому что Отто Иосифович Каганович, сколько ему ни отстегивай, – всего лишь гений медицины, но никакой не волшебник. Это ведь очевидно.
Гений сделал все, что мог сделать за такое количество времени. Благодаря его экспериментальным препаратам, которые Стас принимал первым из людей Земли, пациент встал на ноги в рекордные сроки, набрал вес и пошел в садик тогда, когда его бывшие соседи по послеоперационной палате в лучшем случае ненадолго выходили из дому без коляски. Но я же говорю: старик всего лишь гений. Хомо сапиенс, в инстинктах которого не заложено умение прыгать выше головы. Даже не Разъемщик.
Если бы жив был Героин, я похитил бы обоих, запер в комнате с толстыми стенами и пытками заставил бы одного старика просверлить мозг другому. А потом держал бы Кагановича подключенным к сети ровно столько, сколько ему потребовалось бы для прыжка выше головы. А потом бы сел лет на десять, но оно бы того стоило. Только вот долбанный Героин мертв. Без шансов. Его убили даже в «Евангелии от Обезьяны».
Стас… Само собой, там нашли рецидив. Это было понятно с тех пор, как из его левой ноздри вытекла первая с момента выписки красная капля. У назального кровотечения должна быть причина, и глупо надеяться, что это всего лишь козявки в гайморовой пазухе (хотя мы надеялись). Вопрос в другом: операбельный рецидив или нет. И сейчас, пока я распугиваю пассажиров московского метро, это как раз решается на консилиуме. Касательно Стаса и расшифровка томограмм, и консилиумы проходят куда оперативнее, чем по вопросам тех, чьи родители не платят главврачу.
Знаете, что произойдет после подобного консилиума? В зависимости от его решения блок-схема вашей дальнейшей жизни разветвится по двум направлениям. Если опухоль операбельна, то: очередные год-полтора в больничке, очередные выпавшие и заново отросшие брови, очередные лучи и химия, капельницы, катетеры и далее по списку. Очередная отсрочка, наполовину гарантирующая три года затишья перед бурей и надежд на тектонические сдвиги. А вдруг Отто Иосифович все же успеет вписать свое имя в историю до того, как умрет от старости?
Жидковато, но лучше, чем ничего. Все-таки чьи-то дети иногда излечиваются и насовсем.
При этом вас принято считать чуть ли не святыми. Престарелые девочки в социальных сетях рыдают над вашими историями и заваливают вас комментами с многоточиями и пошлыми словами поддержки. И даже простые районные пацаны, посмотрев сюжет о детской онкологичке в программе «Время», могут на нервяке откусить горлышко от пивной бутылки и всплакнуть, бля, о несовершенстве мира, бля, и вашем личном маленьком подвиге. Общество возводит вас в ранг мучеников, у которых не может быть недостатков. Но на самом деле вы пока что еще можете быть почти как все – да, да, представьте себе, у вас даже есть такая опция! Вы пытаетесь продолжать жить своей жизнью – курить, пить, трахаться, изменять жене и орать на подчиненных, плести интриги на работе и бить собаку дома. Вы можете даже позволить себе рефлексию по просранному апостольству и торг по продаже души Богу – тем более что это так вам удобно. И никто вас даже не осудит; абсолютно все ваши действия автоматически получают оправдание и попадают под презумпцию невиновности.