Евангелие от обезьяны
Шрифт:
Конечно, там работали камеры наблюдения, и вычислить Бара было делом времени. Его бы уже и вычислили, если бы буквально на следующее утро весь личный состав силовых структур СССР не был перекинут на более важные дела. Какой на хрен мертвый армянин, какие охранники, когда такое творится! Думаю, в лучшем случае – ну, то есть, если правительства остались бы у власти, не началась Четвертая мировая и небеса не разверзлись бы, спалив до мяса все живое и мертвое на этой планете, – в этом лучшем случае о побоище на «Университете» вспомнили бы, дай Бог, месяца через два.
Я вдруг очень отчетливо, кожей и порами, ощущаю, в каком странном, леденящем и неприветливом мире жил все эти годы несчастный овощ. Он был стеклянным, этот мир, холодным и прозрачным, как чертог Снежной королевы. Каждая кошка в нем могла стать голодным львом, каждая вошь – монстром из фантастических шутеров. В какой-то момент внутреннее давление зашкалило, стекло лопнуло – и осколками изрезало многих. Не одного только Бара.
Манифест кибер-сапиенса, новая эволюционная ступень, революция хлебной марки… Хотите знать, куда приводят мечты? Вот именно сюда.
И тут вдруг кровь бьет мне в голову нокаутирующим джебом – и мышь под рукой замирает, бросив стрелку курсора на полпути к новым печальным открытиям. Блин, вот же оно! Вот та причина, по которой последняя рукопись Бара могла привести в движение те пласты, которые зашевелились после ее обнаружения моей ненаглядной коброй-женой.
Олежка прочитал про массакр на Строителей в день, когда мы обедали в Шантильи. За много часов дотого, как мир узнал о втором пришествии Азимовича. Даже до массовой рассылки фотографии вернувшегося мессии в газеты оставалось тогда целых полдня. А раз так, то выходит, что был один парень, которому правда открылась раньше, чем остальному человечеству.
Тот парень, который лежит сейчас у меня за спиной и источает трупный запах, изумленно выгнув бровь. Он знал о возвращении Азимовича как минимум за сутки до того, как оно стало реальностью. Ведь в его повести убийство произошло уже после эпизода, где герой узнает о камбэке мессии.
Мало того. Бар знал о взрыве, о войсковой операции в мусульманской локалке и о той фотографии Азимовича с «МК», которую все эксперты мира признали подлинником. Заранее знал.
Проверить это более чем легко. Надо всего лишь посмотреть на дату создания файла с рукописью. Так и есть: документ создан за два дня до того утра, когда наш самолет приземлился в третьем терминале Шереметьева. И вот это, черт возьми, уже совсем неприятно – потому как попахивает чертовщиной. Будь я чуть менее уверен в себе и своем душевном здоровье, я всерьез начал бы думать, что вместо трамадола в квартире дона Паоло случайно принял ЛСД.
Ведь получается, что либо я схожу с ума от жары, либо Бар написал пророчество.
Именно это и отличает «Евангелие от Обезьяны» от остальных гигабайтов его креатива, годами нашептываемого больным воображением сумасшедшего. В нем предсказано будущее.FutureIndefinite, связанное с Азимовичем.
И именно это, очевидно, и стало той причиной, по которой Вера так хотела мне сие «Евангелие» показать. Я должен был из него узнать, где именно надлежит искать Азимута. Ведь если Бар видит на сутки вперед, он должен быть в курсе, где Азимут будет завтра, правильно? Прочти я эти предсказания – и мне достаточно подойти в нужное время в нужное место. А онисты всегда будут на полкорпуса позади. Все просто! все так просто, что я автоматически начинаю искать подвох.
Откуда же возобновилась в Веронике Аристарховне столь светлая вера в сакральность Баровых писулек, в коих до сего момента она была безвозвратно разочарована?
Ответ приходит сам собой в ту же секунду. Оттуда, что она нашла им подтверждение. Впервые за все эти годы.
Стараясь не возбуждать подозрений Марата, я тактично осведомляюсь, когда именно он принес другу шнур и пистолет. И, разумеется, это тоже произошло за те же два дня до второго пришествия!
Цепочка вдруг складывается у меня в голове на удивление ровно. Настолько ровно, что абсурдность входящих в нее звеньев-событий безнадежно меркнет перед красотой хронологии. Итак.
За два дня до пришествия Марат, не в силах больше наблюдать медленную смерть товарища, приносит Бару шнур и пушку. В тот же день Бар начинает писать «Евангелие от Обезьяны» – очевидно, подсоединившись к разъему. И каким-то образом качнув через него файл с планами Бога на ближайшее будущее.
За день до пришествия Бар берет пушку и впервые за долгое время выходит из квартиры. Скорее всего, на это его спровоцировало опять-таки подключение к компьютеру. Перемкнуло какое-то реле – и бедняга рысью-подранком рванул на волю, к опасностям Большого Города, коих он, судя по бегающим между строк его рукописи тараканам, так панически боялся. В тот же вечер сайко-бой доказывает полную обоснованность этих страхов, убив троих несчастных, которых принял за персонажей своего же собственного романа-галлюцинации.
Вера (которую я теперь уже и не знаю как называть, на языке все время крутится это идиотское «Нико») заходит в квартиру, но вместо хозяина видит монитор с сагой про взрыв и второе пришествие. Почему-то это ее сильно взволновало: предчувствие? Нико… блин, Вера в панике звонит Марату; но тот, будучи уверенным, что Бар сейчас тихо посасывает дуло в каком-нибудь красивом символичном месте и лучше ему не мешать, успокаивает ее и разубеждает поднимать шум. «Давай дадим ему немножко свободы, Вероника, в конце концов, он ведь не совсем беспомощен, вбить свое имя в компьютер милицейского околотка он сможет всегда». Замечательно.
А в день пришествия Вера вдруг узнает, что и взрыв, и само пришествие – правда. И что Бар знал об этом еще позавчера, когда начинал писать столь взволновавшую ее сагу. Все так, мать его, просто!
О том, что происходило в следующие несколько часов, я могу лишь догадываться. Логично было бы предположить, что, пока я наблюдал процесс создания телеопиума по лекалам Геббельса в мусульманской локалке, Вера таки предприняла попытку встретиться с подопечным овощем лично. Надо полагать, в этом случае наткнулась она на то же, на что спустя еще несколько часов наткнется Пороков, а вслед за ним и я: на железную дверь, запертую паленым Нострадамусом изнутри. Вряд ли последний был к тому времени мертв – иначе не успел бы закончить «Евангелие» и сейчас благоухал бы на два порядка убийственнее. Скорее всего, просто сидел и дописывал сагу; творил, законнектившись со всемирной паутиной и не отвлекаясь на внешние раздражители.
И что, спросите, должна была делать Вера, перед которой впервые за два года бития об стенку наконец замаячила призрачная надежда на чудо? Она ведь знала о чудотворных способностях Азимовича – сама мне призналась. Что предпринять, когда от тайны волшебника, единственного из всех существ мира способного навсегда исцелить вашего ребенка от опухоли мозга, вас отделяет всего лишь какая-то долбанная металлическая дверь, но вот именно ее-то вы и не можете открыть? Притом что тупо вызвать слесаря нельзя – иначе придется подключать официальные инстанции, и ваше сакральное знание о тайной летописи будущего тут же станет достоянием общественности.