Евангелие от обезьяны

Галеев Руслан

– Ну пока! Рада была тебя слышать. Звони, не пропадай!

– А уж я-то как рад… кхм. Не пропаду, нет. И ты звони.

Как всегда, осадок после таких разговоров горький и неприятный, похожий на пережженный кофе. В отличие от мистера Эдвардса, я вполне реален. В этом проблема. Почему нельзя, как все остальные, просто взять и примириться со своим мертвым прошлым?

Я возвращаюсь на кухню, где Аня допивает капуччино, заложив ногу за ногу так, чтобы каждая прошмыгнувшая мышь могла по достоинству оценить кружева на чулках. Протягиваю ей трубку и благодарю за помощь. Сверкнув трусами, девушка встает из-за стола и удаляется. Пухлые ляжки несуразными коническими маятниками покачиваются под мини-юбкой, весьма условно прикрывающей

ягодицы; шпильки длиной со школьную линейку едва не продавливают дыры в офисном линолеуме.

Как и всякий раз при общении с Аней, мне смешно и грустно одновременно. Бедняга специально устроилась в «Гедонист», чтоб быть поближе к миру гламурного блядства, но мир сей как был ей заказан, так и остался. С другой стороны, я не могу не радоваться за Анину душу, которая останется чистой – пусть даже по независящим от нее самой причинам. Не всем же женщинам Земли ходить на порочные кастинги к Эрику, чтобы пожилые гномы вроде Андрея Петровича потом устало передергивали на них затворы в кабинках корпоративных туалетов... И стоит мне так подумать, как навстречу мне выплывает именно что Андрей Петрович, и именно что из туалета. Поскольку Порокова рядом нет, я смело стреляю у старика телефон и набираю Боба. Но Боб тоже ничего не вспомнил.

Впрочем, столь же бесполезными оказываются и все остальные персоналии, ранее известные мне как Джеки, Сэмы, Наташки из «Хищника» или Иры Блудливые. Мало того, даже фрик Баттхэд из группыLager Groove – в которой он, как выяснилось, играет до сих пор, хотя уже лет семь как о них не вспоминают даже арбатские панки, – даже этот матерый человек понятия не имел, где именно не вяжущий лыка Азимович, несомый под мышки двумя более трезвыми сотоварищами, впервые промычал эту ахинею, отпрашиваясь у несущих в кусты. Ахинею, на годы ставшую главным фразеологизмом всей нашей веселой компании.

А главное, ни один из опрошенных не вспомнил, кто именно тогда волок пьяного мессию. Все сошлись на том, что парни были «не из наших». Мы тогда часто пересекались в процессе безумных трипов по городу с другими компаниями молодых людей; но если мы просто здоровались с этими парнями за руку, не спрашивая и не запоминая имен, то Азимович для всех был другом и душой компании. Мог приторчать или напиться с любым. И всем был в радость. Все ж посланник Божий... хотя мы-то тогда об этом и не догадывались: думали, обычный заправила.

В это трудно поверить, но по прошествии часа я, обзвонив с чужих мобильных двадцать шесть старых друзей, повторив двадцать шесть раз шутку «Сижу на «Колесах» в ответ на вопрос «Ты как?», оставив двадцать шесть чужих номеров на случай внезапного озарения опрошенных, – после всего этого я, выжатый и измочаленный, снова сидел перед ворохом корректорских текстов у нетронутого стакана с Ballentine’s, не приблизившись к разгадке ребуса ни на миллиметр.

Абсолютно непредвиденная заминка. Но так бывает. Когда вы часто повторяете какую-нибудь фразу, вы забываете, при каких обстоятельствах ее произнесли впервые. А мы повторяли этот прикол не часто, а очень часто. Каждый раз, когда одному из нас приспичивало отлучиться в туалет, он считал своим долгом процитировать икону во всеуслышание. И каждый раз хоть кто-нибудь, да смеялся.

Dead end. Ну надо же.

Будем ждать, что произойдет дальше. Надо найти парней, которые его несли. Обмозговать, как на них можно выйти. Амброзия поможет.

А пока… пока можно использовать наконец и мой собственный телефон.

… адское пекло. Голова отказывается работать, руки дрожат, и эта боль внутри черепа, которая все время здесь, все время… достает меня, бесит меня, и хочется схватить что-нибудь и швырнуть в стену. Нет, я так не поступаю. Я ведь никогда так не поступаю. Но по крайней мере вы знаете, в какой обстановке я работаю. В пропеченной квартире, с пятнами рвоты и крови на одежде, корчащийся от боли, мокрый от пота. Такое ощущение, что прямо в висок, туда, где у меня разъем, кто-то вогнал раскаленный гвоздь. Хочется все бросить, но ведь эта жара везде, от нее никуда не денешься. Долбанное московское лето, город-микроволновка и люди на асфальте, похожие на куски теста между двумя раскаленными частями вафельницы.

Смешно получается. Я всегда думал, что, оставаясь в зоне свободной торговли, я сохраняю за собой тот максимум персональной свободы, какой могу себе позволить. А на деле я мало чем отличаюсь от лабораторной мыши, бегущей между двумя стенами лабиринта. Эксперимент все не кончается, и вот мне подняли температуру. Что дальше? Всемирный потоп? Железная саранча? Восставшие мертвецы? Какая разница? Что бы ни случилось, я могу только бежать дальше. Как тот «Запорожец», которому некуда деться из колеи. Слово за словом, страница за страницей. Сквозь ходы лабиринта к последней странице Евангелия от Обезьяны.

Так что да, я продолжу с вашего разрешения.

Итак, я шел по Москве, и везде снова физиономия Азимута. Черно-белая, цветная, с генеральным секретарем, с Хирургом из «Ночных волков» в жилетке с вышитыми «99%», с долбанным сэром Полом Маккартни. Газетчики подняли все архивы, все удачные и запоротые кадры, весь хлам. И везде он снова смеялся, а он же всегда смеялся, такая у него была фишка, Гуинплен, Человек, который смеется. Я думаю, пройди тогда сам Азимут по городу во плоти, его бы и не заметили за всем этим типографским шумом. А он бы шел и смеялся над всеми нами. Но не над собой, нет, Азимут всегда воспринимал самого себя предельно серьезно.

Ладно, дальше… Прибежал я домой, кинулся к телефону. Автоответчик пустой, никто не звонил, никому я, как и прежде, был на хрен не нужен. Но мне-то нужен был всего один звонок, так что плевал я на всех остальных. Однако автоответчик был чист, как помыслы монахини или операционная для пересадки органов. Тогда я сел за ноутбук… Почта пустая, если не считать спама. Желаете увеличить длину своего полового члена? Даже и не знаю, такой непростой вопрос… А я ведь все еще надеялся, понимаете? Это нелепо, это глупо и это вообще не соответствует моему хваленному накопленному цинизму, но я надеялся. Несмотря ни на что, у меня никак не получалось отделаться от мысли, что Азимуту просто помешали прийти на встречу. Весь этот массакр в мусульманской локалке, стрельба, БТРы, ОМОН. Думал, приду, а на автоответчике: «Извини, старик. Такие дела. Встречаемся там-то…» Ну, короче, вы понимаете. Но ничего не было, можете смело пересаживать почку разбившегося мотоциклиста, здесь стерильно.

И тогда я снова вспомнил про Нико. Ну то есть… Она всегда была где-то на периферии сознания. Всегда. Но сейчас не об этом.

Знаете, Азимут был той еще мразью, но к Нико он испытывал особое отношение. И дело тут вообще не в нем, в кои-то веки, дело в Нико. К ней невозможно было относиться не по-особенному.

Знаете, я ведь был у нее не первым и далеко не последним. Любую другую с подобным послужным списком прописывали в бляди со скоростью и простотой навазелиненного пальца проктолога, просто потому, что это было опцией любой тусовки. Есть парни, есть девчонки. И есть бляди. Они не плохие и не хорошие, они такие же, как все остальные, но они бляди. И Нико по всем позициям была именно блядью. Но никто ее таковой не считал. И сейчас не считает. Потому что она искала не банального коллекционного перепиха со звездой момента, нет, с ней было сложнее. С ней всегда было сложнее. Она искала Мужчину. Не просто самца с базой и калибром, а именно Мужчину, который соответствовал бы ей. Понимаете? Как Нико была Женщиной с большой буквы, так и ее спутник должен был быть идеалом.