Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита
Шрифт:
К нам между тем приближались двое победителей – мужчина и женщина. Она, оставаясь в седле, вытирала меч, он вел коня под уздцы. Всадница выглядела юной, как прародительница Ева в момент появления на свет, лицо спешившегося воина обрамляли длинные светлые волосы, не белокурые, а седые, но оба казались близнецами – гладкая, как слоновая кость кожа, яркие губы, диковинный разрез глаз, необыкновенная стать.
Девушка засмеялась, глядя на нас, а мужчина что-то спросил голосом, достойным античного ритора. Хавр коротко ответил, а когда
Златобронники обменялись несколькими веселыми фразами, а девушка, низко наклонившись, страстно поцеловала мужчину в губы, и они двинулись к озеру, где собрались уже почти все их соплеменники.
– О чем вы так мило беседовали? – спросил я после того, как Хавр освободил Ирлеф и они вдвоем принялись выпутывать меня из рыболовных сетей.
– Я сказал им, что ты могучий перевертень, явившийся в этот мир для того, чтобы погубить Дит. А мы твои приверженцы и подручные.
– Все здесь соответствует истине, кроме одного, – с горечью сказала Ирлеф. – Я вам в этом деле не помощница.
– Хорошо, пойди и скажи им, что ты лазутчица Дита да вдобавок еще и Блюститель Заветов. Только сначала пригляди там себе местечко получше, – он кивнул на обширное кровавое месиво, над которым уже кружились тучи мух.
– Значит, мы свободны? – спросил я.
– Я бы так не сказал, – Хавр потянулся, разминая затекшие мышцы. – Пока велено оставаться на месте. Но, если нас сразу не изрубили на куски, это уже внушает надежду.
– Что это они там делают? – растерянно спросила вдруг Ирлеф, глядя в сторону озера.
Отпущенные на свободу лошади мирно паслись, а их хозяева, побросав в кучи одежду и оружие, рьяно занимались чем-то к воинским упражнениям никакого отношения не имеющим. Это были не простодушные и невинные игры Эроса и даже не замешанные на вине и крови вакханалии, а некое экстатическое торжество не связанной никакими условностями плоти, когда в конвульсиях страсти сливаются не только отдельные пары, а целые человеческие стаи, когда все любят всех без разбора, а похоть приобретает свой первоначальный, звериный, не подавленный разумом облик.
– Лучше не смотри туда, – сказал я Ирлеф. – Боюсь, для тебя это будет чересчур непривычно.
Но она, словно оцепенев, не могла оторвать взгляда от зрелища, для нее не менее впечатляющего, чем недавно разыгравшееся здесь кровавое побоище. И действительно, даже искушенному человеку тут было на что посмотреть – все формы однополого, двуполого и массового соития, все мыслимые и немыслимые позы, все, что хитроумное и любознательное человечество придумало в области чувственной любви. Даже сюда доносились сладострастные стоны и томные вздохи.
Обе стороны демонстрировали завидную энергию и выносливость,
– Веселый народ, – Хавр сплюнул, скорее от зависти, чем от отвращения. – Ни до Заветов им дела нет, ни до зелейника.
– Вот истинные исчадия Изнанки, хоть и обитают здесь не одно поколение. – Ирлеф не говорила, а вещала. – Рано или поздно нам придется столкнуться с ними. На одной земле мы не уживемся.
– Почему же? – усмехнулся Хавр. – От Переправы они не уйдут. Без Переправы им не прокормиться. Пока мы им поперек горла не встали, они нас не тронут. Да и зачем им Дит? Любить мы не научены, внешностью убоги, в лошадях ничего не понимаем, вино готовить и пить не умеем. Даже мечи наши им не по руке.
– Тем не менее к врагам Дита, за которых ты нас выдаешь, они отнеслись со снисхождением. Это о многом говорит.
– Просто дитсы им отвратительны. Они считают нас лицемерами, скрягами, трусами и кастратами.
– А нам отвратительны эти похотливые кровопийцы!
– И все же какое-то время придется терпеть их общество. Постарайся пореже открывать при них рот. – Хавр подобрал свой пустой мешок, заглянул в него и снова бросил на землю.
Златобронники, одевшись и разобрав оружие, уже садились на коней. Несколько всадников трусцой направились к нам. Их мечи покоились в ножнах, а дротики в колчанах.
Женщина, ехавшая впереди, была легко ранена – сквозь бинты, элегантным тюрбаном покрывавшие ее голову, проступила кровь. Поочередно оглядев всех нас, она спросила что-то, обращаясь ко мне.
– Прости, любезная, но я не понимаю вашу речь, – смиренно опустив глаза, ответил я.
– Значит ли это, что единственная понятная тебе речь – речь горожан? – холодно осведомилась она, легко перейдя на язык дитсов.
– Нет. Мне понятна речь очень многих народов.
– Тогда ответь, кто ты такой и куда держишь путь?
– В этот мир я низвергнут помимо своей воли бедствием, которое одни здесь называют Сокрушением, а другие Перемежовкой. Единственное, к чему я стремлюсь сейчас, это вырваться отсюда на волю, дабы продолжить свой путь, цель которого известна лишь покровительствующим мне высшим силам.
– Твои спутники родом из Дита? – Лицо женщины-воина было холодно и высокомерно, не верилось, что совсем недавно она с безоглядной страстью предавалась свальному греху.
– Да, любезная, – я чувствовал, что врать ей нельзя. – Но они не враги вам. Мы пройдем Переправу, и вы никогда больше не услышите о нас. Прошу тебя, не препятствуй нам.