Евангелие рукотворных богов
Шрифт:
– Хэлгин, – рассказывал неугомонный Ринчин, остальные старались молчать, экономя дыхание, – так называется, потому что на нем берет начало одноименная река. Хэлгин, на юг течет. В этих местах много рек истоки свои прячут – Тиса, Сенца, Изиг-Суг и самая великая река, Бий-Хем. Не знаешь? Как это… Енисей по-вашему. К чему это я? Ах да, Хэлгин – это название так, для всех, а по-настоящему у нас это место называют «Лицо Саян». Есть поверье, что на перевале Хэлгин расположены пять глаз Великого Духа наших гор, пять глаз – это пять озер, путешественники Хэлгин еще и перевалом Пяти озер нарекали. Верхнее озеро, самое высокое, – закрытый глаз, никто не видел его воды чистыми, свободными ото льда,
– А сейчас, – стараясь уместить каждое слово в предложенный им самим режим дыхания, спросил Брат, – этот пятый глаз подо льдом?
– Уж и не знаю, – подумав, ответил Ринчин. – Тывины, что в Жойгане устроились, с той стороны пришли, если что, они б сказали.
Нынешние обитатели долины горячих источников действительно появились из-за гор и проделали это совсем недавно. Они очень помогли Брату, дополнив его карту важными заметками и подтвердив – дорога через горный массив существует, очень сложная, но все равно проходимая. «Олень, однако, прошел», – веско мотивировали они свои доводы. Смущение вызывал только тот факт, что тывины шли в начале лета, в наиболее благоприятный для штурма перевалов период. Сейчас, за неделю-две до первого снега, оставалось лишь уповать на благорасположенность погоды. Каждый из членов отряда в глубине души пообещал никоим образом не потревожить зеркало озер-глаз.
Им довелось увидеть глаза гор: изумрудную зелень, сравнимую с цветом высокогорных лугов, молочную голубизну неба, отражающую белые облака, черную бездну, словно и не вода плескалась в скальных объятиях, и честную сталь дорогого клинка, созданного для благородных дуэлей. Никто даже не задумался, сколько печали в серых глазах Брата, как глубоки темные глаза Руса, сколько детской непосредственности в голубых глазах Ванко и озорной энергии в зеленых – Стервы. И уж тем более никому не пришло на ум сравнение ледяных торосов и трещин верхнего озера с безжизненным буркалом правого глаза Ключника. Что будет, когда вскроется толстый слой льда?
Знамения и знаки, символы и пророчества выстраиваются в цепь, и слепые старухи, у которых одно око на троих, да и то выкрадено завравшимся мальчишкой, выслушав донесения бездушных соглядатаев, удовлетворенно кивают головами.
Шестеро остановились на перевале, и у их ног простерся целый мир. Седьмой, бывший с ними, уже искал место для палатки, он знал о горах все и устал любоваться их великолепием. Он не был одним из Шести, и завтра их дороги расходились. Вперед и назад.
– Пик Топографов, – указал Ринчин на высившуюся южнее, затянутую хмарью трапециевидную вершину, – а там, на западе, ваш Азас. Давайте лагерь ставить, огонь жечь.
И путники нехотя принялись заниматься обычными делами собравшихся на ночевку людей. А хотелось еще постоять вот так, глотая свежий ветер и ощущая себя хозяином гор, Покорителем вершин. Правду сказать, первый перевал дался им легко, поманил простотой и доступностью, ох, не насмехаются ли горы над новичками? Время покажет.
Время показало. Быть может, на пути вдоль пяти озер кто-то из путников незаметно для себя оступился, потревожил непрочное равновесие песчинки, камушка на обочине тропы, а тот породил осыпь, сполз крутым берегом, бросился очертя голову в воду, вызвал раздражение, расходящееся рябью кругов на зеркальной глади. Или просто боги погоды опомнились, заглянули в свой отрывной календарь и поспешили исправить ошибку.
Спуск сквозь морось и колючий ветер был тяжелее, мучительнее и дольше, чем подъем. Ссадины и синяки упрямо противоречили общепринятому мнению, что спускаться всегда проще, чем подниматься. А сзади, по ту сторону перевала, этого никто не слышал, скатился вниз, ломая руки, сделавший лишь один неверный шаг, их опытный проводник. Его падение остановил крупный валун, и он застыл с переломанным позвоночником и ясной головой, страдающий от жажды, в двух шагах от озера с зеленой как трава водой. Он умирал несколько дней, когда остальной отряд преодолевал ощупью следующий перевал, умирал мучительно, скребя старческими руками окровавленный снежный наст, но ни о чем не жалея. Маленький человек, попавший под колесо Судьбы, на мгновение прикоснувшийся к Истории и тут же выброшенный на обочину, счастливый, что ему довелось заглянуть в глаза Смерти, ну и, заодно, в глаза гор.
– Снег… – На ладошку Стервы ложится пушистый ажурный комочек, сверкающий в лучах невесть откуда пробившегося среди туч солнца.
Миллиарды подобных ему водят хоровод вокруг кучки людей, опешивших от внезапно угомонившейся стихии. Снег. Не та крупнозернистая льдистая масса, опасным скользким настом устилающая склоны. Снег, нежный и воздушный, кружащийся, уносящий с собой в край волшебных сказок. А еще совсем недавно ветер жесткими порывами старался сбить путников с ног и бросал им в лица брызги колючей изморози.
– Снег… – Девушка поправляет мокрый черный локон, и даже озноб отпускает продрогшие тела, так умиротворяюще действуют сверкающие искры снежинок.
– Снег, – бормочет бледный Брат с украшенной сосульками бородой, – идем быстрее, пока видно. Смотри, куда чуть не угодили.
Правее, в десятке шагов, – страшная бездна обрыва.
– Тур, – указывает Рус на невысокую каменную горку, и странники спешат в выбранном направлении, по дороге подбирая разбросанные булыжники и укладывая, поправляя рукотворную пирамидку.
Навряд ли в обозримом будущем кто-нибудь еще отважится пройти этим путем, кому также понадобятся маршрутные вехи, но таков обычай – еще один из обрядов гор.
Пока видно – надо идти быстро. Погода изменчива, как характер модницы. Пока видно – это ненадолго. Мельтешение снежинок ускоряется, ускоряется, и вновь ветер набрасывается со всех сторон, скрывает небо в серой мгле, и вокруг – взвесь из воды, смешанной со льдом, пронизывает, сквозняком пробирается под одежду и отбирает скопившиеся крохи тепла. И снова каждый шаг – движение в неизвестность, даже обостренные чувства Ключника бессильны перед оглушительным буйством сил природы. Неба нет, пространства нет, и видимость дальше вытянутой руки – непозволительная роскошь. Время тоже остановилось. Кто знает – когда зайдет солнце? А может, оно уже скрылось за хребтом, тем, что должен быть впереди? И где он есть на самом деле?
Что-то кричит идущий впереди. Кстати, кто возглавляет отряд? Не поймешь, даже голос неразличим в шуме ветра. А, Ключник нашел укрытие – скальный выступ, защищающий от ветра с одной из сторон. Ветер дует отовсюду и одновременно, но в этом месте его, кажется, на четверть меньше.
Оскальзываясь и падая, люди ставят палатку, ловя трепыхающиеся полы грубой жесткой материи. Вечностью позже – дрожа и ежась, кутаются в сырые одеяла, жмутся у костра, сложенного из нескольких оставшихся еще с Жойгана поленьев и подобранных где-то по дороге сухих комьев ягеля. А еще они потягивают из железных кружек обжигающий ароматный чай из запасенных листьев черной смородины и веточек брусники, и это – самый прекрасный, самый вкусный, самый желанный напиток…