Эвмесвиль
Шрифт:
Соглашусь: совсем непросто освободиться от своей современности, отвлечься от свойственных ей оценочных суждений. Но именно стерильный, прокаленный нигилизмом Эвмесвиль является самым подходящим для этого местом. Взгляд, отрываясь от потухшего кратера, падает на океан. Там внизу, в Помпеях, рынки заполняются народом; скоро от мыса Мизенум сюда под парусами подойдет Плиний [420] .
Тот, кто пускается в рискованное путешествие по истории, должен, как Протей, слиться с ее стихией, должен безоговорочно уподобиться духу того времени, когда было принято определенное решение, и человеку, это решение принявшему. Относиться к происходящему со страстью, но не принимать ничью сторону. Жизнь пульсирует, не нарушаемая оценочным суждением; дух вздымается вместе с волной и с ней же опадает.
420
… сюда под парусами подойдет Плиний. Имеется в виду Плиний Старший (автор «Естественной истории»). Он стал свидетелем и жертвой извержения Везувия 24 августа 62 г. Это описано в письмах его племянника Плиния Младшего к Тациту.
Тогда выясняется; возможностей было много — мы можем, поскольку знаем последствия, задним числом их оценить. Скажем: правый фланг следовало бы усилить. И все же: дух тогдашнего времени, могучий, оказывал давление на людей; принятое решение — плохое или хорошее, ошибочное или правильное — не могло быть иным. Потому-то на ошибках истории ничему научиться нельзя. Преступник воображал, что он формирует будущее; но скорее, напротив, будущее засосало его, вобрало в себя. В одно мгновение произошло неизбежное. Впоследствии оно отразится и предстанет в своей непреложности.
Теперь тебе становится не по себе. Безымянное, которому даже боги не могут не покориться, туманит твой взор…
43
Закончился еще один долгий день; в городе зажегшиеся огни воспроизводят узор, образуемый прямой главной улицей и извилистыми переулками. На лодках в море тоже горят огни; одни огоньки огибают острова, другие будто застыли на водной поверхности — это лампы рыбаков, подстерегающих кальмаров- лолиго [421] .
421
… кальмаров-лолиго. Loligo vulgaris — кальмар обыкновенный.
Внизу, в кают-компании, Кондор подал знак к окончанию вечерней трапезы; я всегда дожидаюсь этого мгновения. Возможно, он захочет продолжить разговор в ночном баре. В служебном расписании это не значится, но я должен быть наготове, да и добыча моя при таких оказиях, как правило, бывает богатой. Однако на сей раз вызов не поступил; теперь я могу выпить вина.
Луминар и после прекращения работы с ним оказывает свое воздействие: я предаюсь общему для всех историков удовольствию — метакритике. Я цитируюкакую-нибудь личность; потом ставлю себя на ее место и перепроверяю принятое ею решение. Тут следует избегать свойственной почти всем ошибки: стремления задним числом выносить оценочные суждения. Мой папаша, например, бросая ретроспективный взгляд на более благополучные времена, подвергает критике коррумпированное общество Эвмесвиля. Но от него ускользает историческая неизбежность этой коррупции. Коррумпированность — одно из возможных состояний, не хуже и не лучше других. Молоко благочестивого образа мыслей скисло — и никакой Катон не сделает его свежим. Впрочем, любое настоящеес моральной точки зрения сомнительно, а потому «лучшие времена» ищут отчасти в прошлом, отчасти же — в будущем.
В полночь настает время укладываться спать. Начинается игра сетчатки глаза. Картины из луминара возвращаются: четко обрисованные, но закрашенные другими — дополнительными — цветами. Откуда-то выдвигаются страницы текста; кажется, я мог бы их считывать. Должно быть, внутри каждого из нас хранится чудовищно огромный архив и ни один документ оттуда не пропадет.
Видения обретают жизнь; они становятся текучими, подобно плазме, и потом вновь застывают. Затем появляется чуждое. Голова анфас из зеленой бронзы, долго пролежавшая в этрусской земле; вокруг нее лучатся волосы. Ощущение реальности усиливается, но не так, как это происходит во сне. Начинают звучать голоса:
— Неверманн скончался.
Потом другой:
— Балль мертв.
Я этих людей не знаю. Голоса, кажется, доносятся не снаружи, а прямо из уха. Вероятно, какая-то служба катакомб, к которой я волей-неволей подключился. Надеюсь, что сообщение предназначалось не мне.
Сну предшествуют либо мысли, либо картины: мысли, если утром перевешивала реальность в моем теле, — — — картины, если верх одерживала реальность зеркального отражения.
Мне пришло в голову, что такие комбинации главным образом связаны с равновесием. Как поддерживается устойчивое содержание соли в море, как уровень содержания извести сохраняется неизменным, несмотря на периодические прибавления и сокращения; в каком ритме скалы разрушаются, становясь пылью и галькой, а потом снова вздымаются горами?
Массы метеоров и космической пыли, беспрерывно падающие на Землю, наверное, за миллионы лет невероятно увеличили ее вес. А значит, должна была бы вырасти и центробежная сила, и отстояние от Солнца. Между тем можно предположить, что Солнце тоже «нагружается» в результате падения на его поверхность метеоров и таким образом прежнее соотношение между массами Земли и Солнца восстанавливается.
Большая мельница: из зерна получается мука, из муки — хлеб. Пекари охотно придают хлебу форму пшеничных зерен или, как полагают некоторые, — форму половых органов. Но между тем и другим особой разницы нет.
Агрессия и ответ на агрессию. Когда Периандр увидел первую стрелу для катапульты, доставленную ему с Сицилии, он воскликнул:
«О небо, — — — вот и конец воинской доблести!» [422] Но потом люди научились укреплять стены и отстреливаться с них — опять-таки из катапульт. Этот феномен повторяется: во время осады замка одного своего вассала Ричард Львиное Сердце беспечно облокачивался о стену — до тех пор, пока его насмерть не поразил в плечо арбалетный болт [423] . Он еще не знал, что английским мастерам удалось создать арбалет повышенной дальнобойности. Но преимущество, должно быть, составляло лишь несколько локтей, и вскоре счет в этой игре опять уравнялся.
422
Когда Периандр увидел первую стрелу для катапульты, доставленную ему с Сицилии, он воскликнул: «О небо, — вот и конец воинской доблести!»Диодор приписывает изобретение катапульты в 399 г. до н. э. сиракузскому тирану Дионисию I. Авторство же приведенной цитаты, согласно «Изречениям» Плутарха, принадлежит спартанскому царю Архидаму, современнику Александра Македонского.
423
Ричард Львиное Сердце <…> пока его насмерть не поразил в плечо арбалетный болт. Ричард Львиное Сердце (1157—1199) 26 марта 1199 г. при осаде замка Шалю-Шамброль в Лимузене был ранен в шею арбалетным болтом и 6 апреля скончался из-за заражения крови.
Это напоминает ситуацию с песочными часами [424] : по мере того как пустеет верхняя чаша, наполняется нижняя — — — но вес остается неизменным. Устройство настолько простое, что превосходит возможности человеческого воображения. Тут явно работал не мастер-часовщик, а мастер времени. Любое подведение баланса осуществляется задним числом. Если все совпадает, это — без всякой оглядки на цель — действует успокоительно, как будто сошелся пасьянс. Но потом пасьянс раскладывают заново. Песочные часы люди будут переворачивать до тех пор, пока не упадет занавес.
424
… ситуацию с песочными часами… В 1954 г. Юнгер опубликовал эссе «Книга песочных часов».