Эволюция
Шрифт:
Глазу, который уже видел гепарда и волка, этот оксикленус мог бы показаться неуклюжим, медлительным, и даже незавершённым. Но его вид научился преследовать добычу в редкостойном подлеске бескрайнего леса. Он даже умел лазить по деревьям, преследуя своих жертв на нижних ветвях. В это архаичное время у оксикленуса было мало конкурентов.
И когда оксикленус глядел на робкую, сжавшуюся фигурку Плези, его мозг сверлили два холодных вопроса: «Как мне тебя изловить?» и «Хороша ли ты на вкус?»
Дрожа, Плези припала к лесной почве; её вибриссы дёргались, а маленькие острые зубы были оскалены. Но
Выбор сводился только к одному.
Она выгнула спину, разинула рот и так яростно зашипела, что обрызгала оксикленуса своей слюной.
Оксикленус вздрогнул от неожиданной агрессии этого крохотного существа. Но она не несла никакой угрозы. Разозлённый оксикленус быстро вернул себе самообладание и приготовился ответить на блеф Плези.
Но Плези скрылась в подлеске. Она вовсе не собиралась нападать на оксикленуса; ей нужно было лишь выиграть драгоценную секунду времени. И она бросила Сильную.
Молодая самка карполестида, застыв под пронзительным взглядом хищника, прижалась к земле. Оксикленус придавил Сильную лапой и вцепился в позвоночник маленького примата. Сильная, страдая от боли, развернулась к нападающему, желая воткнуть свои зубы в его плоть. В последние мгновения своей жизни Сильная проявила что-то вроде храбрости. Но пользы это ей не принесло.
Оксикленус немного поиграл с раненым животным. А затем он приступил к еде.
По мере того, как мир восстанавливался, меняющиеся условия оказывали влияние на облик его обитателей.
Млекопитающие начинали пробовать себя в новых ролях. Предки собственно хищников, которые в итоге превратятся в собак и кошек, всё ещё были мелкими, похожими на хорька животными, суетливыми и неспециализированными всеядными существами. Но у оксикленуса начали развиваться специализации, характерные для более поздних хищных млекопитающих: вертикальные ноги для поддержания скорости движения, сильные постоянные зубы, укреплённые в челюсти двойными корнями и обладающие заходящими друг за друга буграми, предназначенными для того, чтобы рвать мясо.
Всё это было частью древнего шаблона. Все живые существа старались остаться в живых. Они добывали пищу, заживляли раны, росли и избегали хищников.
Ни один организм не жил вечно. Единственным способом противостоять ужасному опустошению, производимому смертью, было размножение. В процессе размножения организмы передавали генетическую информацию о себе потомству.
Но ни один потомок не был идентичен своим родителям. В любой момент времени любой вид обладал потенциалом увеличения разнообразия. Однако все организмы должны были существовать в рамках условий жизни, которые определяла их среда обитания — окружения из погоды, земли и живых существ, на которых, в свою очередь, они также оказывали влияние. Поскольку к выживанию стремились безжалостно и свирепо,
Но место для жизни было наградой. И состязание за это место протекало неустанно и бесконечно. Рождалось гораздо больше потомства, чем имело возможность выжить. Борьба за существование была неустанной. Проигравших отбраковывали голод, хищничество и болезни. У тех, кто хоть немного лучше приспособился к своему уголку местообитаний, неизбежно был чуть лучший шанс на победу в сражении за выживание, чем у других — и потому они передавали генетическую информацию о себе последующим поколениям.
Но окружающая среда могла меняться по мере того, как регулировался климат, или же континенты сталкивались друг с другом и виды, перемешавшиеся в ходе миграций по сухопутным перешейкам, оказывались в окружении новых соседей. Поскольку менялись окружающая среда, климат и живые существа, менялись и требования к адаптации. Но принцип отбора продолжал действовать.
Так популяции живых организмов поколение за поколением отслеживали изменения в окружающем мире. Отбором подхватывались все варианты, которые работали в новых рамках, а те, кто больше не был жизнеспособен, исчезали, оказываясь на страницах летописи окаменелостей, или вовсе в забвении. Это был бесконечный круговорот, бесконечная мельница. Пока в пределах доступного генетического спектра находилась «востребованная» вариация, изменения в популяции могли происходить достаточно быстро — так же быстро, как в руках у людей, занимающихся разведением домашних животных и культурных растений, воплощая в жизнь собственные представления о совершенствовании живых существ, находившихся в их власти. Но когда доступные варианты исчерпываются, изменения тормозятся до тех пор, пока не появится новая мутация — случайное событие, вызванное, возможно, воздействием радиации, и открывающее новые возможности для изменений.
Это была эволюция. В этом была она вся: это был простой принцип, основанный на простых и очевидных законах. Но она определяет облик каждого вида, который когда-либо населял Землю — от момента зарождения жизни до последнего вымирания всех, кто останется жить под лучами раскалённого Солнца в отдалённом будущем.
И сейчас она работала.
Было трудно.
Но такова была жизнь.
Плези заключила с оксикленусом негласную сделку: «Бери моего детёныша. Оставь мне жизнь». Даже пока она карабкалась обратно сквозь ярусы зелени в безопасный мир деревьев и искала свою дочь, оставшуюся в живых, эта отвратительная хитрость ещё отдавалась эхом в её сознании.
Она, и ещё то чувство, что всплыло из самых глубин её клеток — мысль, которую она смогла бы выразить как «Я всегда знала, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Зубы и когти не пропали. Они всего лишь спрятались. Я всегда знала, что они вернутся».
Её инстинкт был прав. Через два миллиона лет после нелёгкого перемирия, начало которому положила гибель динозавров, млекопитающие начали охотиться друг на друга.
В ту ночь Слабая в замешательстве и ужасе наблюдала, как её мать дёргается и рычит во сне.