Эволюция
Шрифт:
ГЛАВА 5
Время долгих теней
Остров Элсмир, Северная Америка. Примерно 51 миллион лет до настоящего времени
I
Во время этих долгих дней арктического лета не было ни настоящего утра, ни настоящей ночи. Но когда облака расступились, открывая медленно ползущее по небу солнце, а свет и тепло пробились сквозь огромные листья деревьев, над болотистым подлеском поплыл туман, и чувствительные ноздри Нота наполнились приятным ароматом зрелых плодов, гниющих растений и влажного меха его семьи.
Было чувство утра, чувство
Присев на сильные задние лапы и задрав торчком жирный хвост, он прогнулся вдоль ветки, чтобы придвинуться поближе к своей семье — отцу, матери и своим новым сёстрам-близнецам. Собравшись вместе, семья радостно занималась чисткой шерсти. Ловкие пальцы их маленьких чёрных рук расчёсывали шерсть, выбирая из неё кусочки коры, остатки высохшего помёта детёнышей и даже нескольких паразитических насекомых, которые, насосавшись крови, превратились во вкусное лакомство. Было также немного вылезшей шерсти, но взрослые адапиды уже расстались с большей частью прошлогоднего зимнего меха.
Возможно, свет, который становился всё ярче, вдохновил всех на пение.
Оно началось вдали: слабый звук пения самца и самки по очереди — очевидно, одной пары брачных партнёров. Вскоре к дуэту присоединилось ещё больше голосов: хор ухающих криков, который добавил к основной теме контрапункт и гармонию.
Нот передвинулся на самый конец ветки, чтобы лучше слышать. Он смотрел сквозь пучки гигантских листьев, которые были развёрнуты на юг, в сторону солнца, словно множество миниатюрных пляжных зонтиков. Местность легко просматривалась. Лес, кольцом опоясывающий полюс, был достаточно редким, и деревья — кипарис и бук — находились на некотором расстоянии друг от друга, поэтому их листья могли улавливать свет низкого арктического солнца. Здесь было множество широких полян, на которых рылись неуклюжие наземные травоядные. Глаза Нота, окружённые маской из чёрной шерсти, были огромными — как у его дальнего предка Пурги, они были хорошо приспособлены к темноте, но свет дня слепил их.
Значение песни было простым: «Вот, кто мы! Если ты не родственник, держись подальше — нас много и мы сильны! Если ты родственник, иди домой, иди домой!» Но красота песни выходила за рамки её практической ценности. Значительную её часть составляли случайные звуки и бульканье — бессмысленный набор звуков. Но в своём лучшем проявлении это была спонтанная вокальная симфония, исполняемая много минут подряд, с пассажами необычайной гармонической чистоты, что зачаровывало Нота.
Он поднял морду к небу и издал зов.
Нот принадлежал к разновидности приматов, которая получит название нотарктус, из группы под названием адапиды, происходящей от плезиадапид, живших в первые тысячелетия после падения кометы. Он очень напоминал мелкого лемура. У него была высокая коническая грудная клетка, длинные сильные ноги и сравнительно короткие руки с чёрными хватательными кистями. Его лицо было небольшим, с выраженной мордой, нос — любопытным, а уши — остроконечными. И ещё он обладал длинным сильным хвостом, в котором откладывался жир — его продуктовый склад на время зимней спячки. Ему было чуть больше года.
Мозг у Нота был значительно крупнее, чем у Плези или Пурги, и, соответственно, его отношения с окружающим миром были гораздо богаче. Жизнь Нота была чем-то большим, чем прото потребности в сексе и пище, а также боль — в ней оставалось место для чего-то вроде радости. И эту радость он выражал в своей песне. Мать и отец быстро присоединялись к нему. И даже сёстры Нота, ещё совсем детёныши, поддерживали его, как могли, добавляя свои тонкие мяукающие голоса к крикам взрослых.
Был полдень, и солнце находилось в наивысшей точке пути, который оно проделывало сегодня, но всё равно оно стояло в небе довольно низко. Косые лучи приглушённого,
Это был Элсмир, самая северная оконечность Северной Америки. Летнее солнце никогда не заходило — оно просто описывало по небу круги, оставаясь всегда над горизонтом, и широкие хвоинки хвойных деревьев с жадностью впитывали свет. Это было место, где тени всегда были долгими, даже в разгар лета. Лес, окружавший полюс Земли, создавал ощущение просторного лесного храма, словно его листья были фрагментами витражей.
И всюду эхом звучали голоса адапид.
Ободрённые, адапиды стали карабкаться по веткам вниз, к земле.
Нот питался главным образом плодами. Но он наткнулся на жирную златку. Её красивый панцирь, зелёный с синим металлическим блеском, хрустнул, когда он надкусил его. Во время движения он следовал по запаховым меткам своего вида: «Я шёл этой дорогой. Она безопасна… Здесь я заметил опасность. Зубы! Зубы! … Я из этой группы. Родня, ступайте здесь. Остальные, убирайтесь прочь… Я самка. Следуйте по этим меткам, и найдёте меня…». Последнее из сообщений заставило Нота испытать неудобное тягучее ощущение в паху. У него были запаховые железы на запястьях и в подмышках. Сейчас он протёр запястья в подмышках, а потом провёл передними лапами по стволу, используя костные шпоры на запястьях, чтобы втереть запах и прорезать хорошо заметную царапину на коре. Метка самки была старой; короткий брачный сезон уже давно кончился. Но инстинкт побудил его поставить поверх её отметины собственную виртуальную подпись, чтобы она больше не привлекла внимания ни одного самца.
Даже сейчас, через целых четырнадцать миллионов лет после падения кометы, тело Нота всё ещё сохраняло признаки длинного ряда ночных предков его вида — такие, как железы для запаховых меток. Пальцы на его ногах заканчивались не ногтями, как у обезьян, а когтями, предназначенными для ухода за шерстью, как у лемуров. Его зоркие глаза были огромного размера, и он, подобно Пурге, обладал вибриссами, которые помогали ему ощущать дорогу впереди себя. Он сохранил острые слух и обоняние; у него были подвижные уши-локаторы. Но глаза Нота, пусть даже крупные и способные хорошо видеть ночью, не обладали основной адаптацией ночных существ — в них не было тапетума, жёлтого отражающего слоя. Его нос, хотя и чувствительный, был сухим. Верхняя губа была покрытой шерстью и подвижной, что делало его лицо более выразительным, чем у более ранних видов адапид. Его зубы были похожи на обезьяньи: у него не было зубного гребешка — специального зуба, используемого для чистки шерсти, каким обладали его предки.
Как и любой другой вид в длинной эволюционной линии, которая вела от Пурги в будущее, которое трудно даже представить, Нот был переходным видом, отягощённым пережитками прошлого, и с ослепительным многообещающим будущим.
Но его тело и ум были здоровы и полны энергии, превосходно приспособлены к миру, в котором он жил. И сегодня он был так счастлив, как только возможно для него.
Наверху, в пологе леса мать Нота ухаживала за своими детёнышами.
Она мысленно называла двух своих оставшихся дочерей как-то вроде Левой и Правой, потому что одна предпочитала молоко из ряда сосков на левой стороне её тела, а другая — она была мельче и быстрее уставала — должна была довольствоваться правой стороной. Нотарктусы обычно приносили большой выводок — и у матерей было несколько пар сосков, чтобы выкормить такой выводок. Мать Нота изначально родила четверню. Но одного из младенцев утащила птица; другой, заморыш, быстро заразился какой-то инфекцией и умер. Мать вскоре забыла их.