Евпраксия
Шрифт:
Что ей, Евпраксии, должно было говорить и делать? Утешать Вильтруд?
Или: ты – мне, я – тебе, давай меняться, ровно дети малые?..
Приближалось утро. Некормленный сокол гневно завозился в сундуке, куда его запирали на ночь. Будут ли они с Вильтруд кормить его теперь, пускать сокола со своей башни в небо? Вроде бы ничего еще не случилось, но уже изменилось что-то. Вокруг. И в ней самой.
Внезапно Евпраксия до боли резко, отчетливо поняла, что предложение Заубуша "выменять" Вильтруд на свободу – это единственный выход для нее, Евпраксии.
В тот день аббат Бодо пришел неожиданно рано. Будто тоже не спал всю ночь, – правда, на его потемнелом, но тщательно выбритом лице трудно было вычитать следы каких-либо мирских волнений. С хмурой суровостью взглянул он на Вильтруд, и та исчезла мгновенно, разом забыв о своих надеждах стать баронессой. Каменно-суровым видом своим аббат хотел подействовать и на Евпраксию, но императрица сразу же разрушила молчание, пожаловалась:
– В эту ночь меня посетил злой дух, отче.
Бодо испугался и не скрыл этого.
Помолчав, произнес выжидающе-назидательно:
– Не все те духи злые, которые нам кажутся злыми, дочь моя.
Блаженны…
– Этот не принадлежал к блаженным, отче! Вы должны знать, как он выглядит, чтоб побороть молитвами, коли встретите его.
Она описала ему своего ночного гостя. Аббат, немного успокоенный, спросил:
– Надеюсь, ты-то поборола его молитвой?
– Он исчез сам. Прокричал: "Ты недолго останешься здесь", – и исчез.
Как это понять?
Помолчали. Потом аббат объяснил:
– Иногда, дочь моя, самые нахальные демоны… по неисповедимым законам божеской премудрости могут возвещать людям истину. Ложью и обманом остается лишь то, что они говорят от самих себя. Но если их пророчества сбываются… частично… это потому, что их появление не совсем бесполезно для людей, поскольку и в особенности в тех случаях… когда Провидение позаботится, чтобы обезвредить действие их коварства. Такие явления, по свидетельству святого Григория, возвещают одним об их погибели, а другим служат предупреждением… насчет смены способа их жизни.
– А мне? Что предвещает он мне?
– Буду молиться о спасении твоей души.
– Она с большим тщанием охраняется. От угроз и искушений… И душа, и тело охраняются… Но я еще не все вам сказала, отче.
– Кто начал, тот дошел уже до середины.
– Стало быть, вы знаете про барона? И про что говорил он?
– Уважая слух твой, не буду пересказывать всего.
– И как я повела себя, тоже знаете?
– Разве могут о чем-нибудь свидетельствовать поступки человека, столь долго и столь несправедливо лишенного свободы?
– Несправедливо? Вы этого не говорили
– Ибо не наступило мое время.
– А теперь? Наступило?
– Да.
– Чье же? Ваше или барона Заубуша?
– Твое время наступило, дочь моя.
Немного напуганная, она встала во весь рост, на шаг отступила от исповедника.
– Как это понимать, отче?.. Вы… тоже с бароном?
– С тобою, дочь моя!
– Но как же Заубуш? Откуда взялся тут этот дьявол? Не верю!
– Дьявол, дочь моя? Или природа людская? Все, что вне ее, либо божье, либо…
– Ничье? Нет на свете ничьего! И бескорыстного нет! Всюду и во всем корысть! И от моего освобождения, от моего обмена… Что должно случиться?
Побег?
– Избавление.
– Но как? Бежать? Ночью, тихо, по-воровскому? Переодеваться?
Закрывать свое лицо?.. От кого? И куда бежать? К кому?
– Нас послал святейший папа, дочь моя.
– Папа? Который? Их два!
– Настоящий – один. Тот, кто в Риме – апостольской столице. Урбан!
– А разве он в Риме, а не в Каноссе? Все папы сидят в Каноссе возле Матильды… Никогда не видала этой женщины, но она, сдается мне, выше их всех… Не ее ли дух являлся мне сегодня ночью?.. И меня из этой башни повезут прямо в Каноссу?
– Дщерь моя, я принес тебе благословение от его святейшества. Тебя ожидают народы. Ты достойна высочайшей судьбы.
Евпраксия упала на колени, поцеловала руку аббата. Все в ней дрожало.
Сокол осатанело царапался в темном сундуке, – она не слышала ничего. Потом опомнилась, открыла сундук, поднесла на рукавице сокола к окну, сняла колпачок с глаз, пустила в небо. Лети! Лети и не возвращайся, упивайся свободой, живи ею, только это и есть настоящая жизнь!
Глядя на уверенные, достойные опытного ловчего движения Евпраксии, аббат подумал, как же, в сущности, мало знает он эту русскую женщину.
Наверное, сумеет она и копье бросить в зверя, и оседлать коня, и рубиться мечом.
– Я бы хотела покинуть башню днем, когда светит солнце, чтобы все видели, и выехать из Вероны в еще большей пышности, чем прибыла сюда.
Вот безграничность женских выдумок!
– К сожалению, дочь моя, сие невозможно. Мы вынуждены соблюдать осторожность. Но уже за Вероной тебя встретит свита, достойная твоего сана и твоей чистоты.
– Когда это произойдет?
– Когда прикажешь.
– Так просто?
– Твои недостойные верные слуги все подготовили.
– И можно уже сегодня?
– Предпочтительнее на рассвете, дочь моя.
– Почему же не вечером?
– Самое предпочтительное время – предрассветная пора. Тогда спят чистые души, но спят и негодяи.
– Кто придет за мной?
– Если будет позволено, мы оба.
– Вы и Заубуш? Без него нельзя? Я не хотела бы его видеть. Но зато очень и очень хочет видеть его моя Вильтруд… Ну, хорошо. Я согласна.
– Повелите девушке готовиться в путь. Мы возьмем все самое ценное, что здесь есть.