Европейские поэты Возрождения

Данте Алигьери

НОВАЯ ПЕСНЬ ГОСПОДИНА УЛЬРИXА ФОН ГУТТЕНА

Я шел на это смело. Я знал, на что иду. И пусть я начал дело Себе же на беду. Не о себе, А о судьбе Страны своей радею, Хотя твердят, Что я лишь рад Попам намылить шею. Твердите что угодно — Все вздор и болтовня. Будь лжец я, всенародно Хвалили бы меня. А я не лгал, Я не молчал И вот в изгнанье ныне. Ну что. ж, вернусь, Не заживусь, Надеюсь, на чужбине. Мне милости не надо: За мною нет вины. Ни жалость, ни пощада Мне, право, не нужны. Нет, пусть дадут На честный суд Мне выйти для ответа. Припрет нужда — Они тогда Решатся и на это. Такое уж бывало, Что все менялось вдруг И кто брал верх сначала, Проигрывал на круг. Пожар, глядишь, От искры лишь Иной раз и займется. Паду ль в бою Иль устою — Но я решил бороться. Сознанье мне поможет, Что честен был мой путь, Что враг меня не может В корысти упрекнуть, Что и врагу Сказать могу: Я вел себя достойно. Я не юлил И не хитрил, Душа моя спокойна. Но если правды слово Для немцев звук пустой И нация готова Вредить себе самой — Как ей помочь? Тут выйти прочь Мне из игры пристало. Что ж, удалюсь, Конца дождусь, Коль заварил начало. А что задать мне перца Грозит придворный сброд — Плевать! Спокойно сердце, Хула

врага не в счет. Итак, за мной Бросайтесь в бой, Ландскнехт и рыцарь, вместе Чтоб Гуттен жил И победил, К своей и к вашей чести.

БУРXАРД ВАЛЬДИС

О КРЕСТЬЯНИНЕ И БОГЕ ГЕРКУЛЕСЕ

Мужик, не ведая тревоги, Однажды ехал по дороге. Все б хорошо, но вот с разбега В канаву съехала телега. Крестьянин просит у небес; «О, помоги мне, Геркулес! О, если б мне всесильный бог Отсюда выбраться помог!» Но голос с неба отвечал: «Глупца такого не встречал. Сидишь, покорно ждешь чудес. Уж лучше б ты с телеги слез. Телегу поднял, а потом Кобылу отхлестал кнутом. И, если сделал все, что мог, То жди — теперь поможет бог».

О МОРЯКЕ И ВОРЕ

Однажды в путь я поспешил С товаром в Ригу и решил Поплыть туда на корабле. Я мог бы ехать по земле, Но этот путь (я твердо знал) Меня бы скоро в грусть вогнал. Толпился на корме народ. Сновал меж нами всякий сброд. Ведь поговаривают так, Что будет рад любой моряк С собою вора прихватить — Он может много заплатить (Но я об этом не тужил). Вот наконец корабль отплыл. Вдруг у Шотландских берегов Поднялся шторм до облаков. За валом возвышался вал. И ветер парус разорвал. Повсюду стоны, крики, вой. И чернота над головой. Волна людей сбивала с йог. «О, помоги, всесильный бог! — Моряк что силы закричал.— Не ты ли жизнь нам даровал? Друзья, молитесь! Час придет — Нас бог от гибели спасет». И лютый страх людей сковал. Тут каждый на колени встал. И все стали молиться богу, Призывать его на подмогу. Бушует шторм, за валом вал. Моряк, как мог, всех утешал. Так он по палубе ходил… Его немало удивил Вид одного мужчины — Тот и не знал кручины. Он в стороне от всех стоял И тихо песню напевал. «Ему не страшен шторм и тьма, Должно быть, он сошел с ума. Но я спросить его решусь: «Скажи мне, что же ты за гусь, Что смерти не боишься? Иль смелостью кичишься?» «В мои дела — не суй-ка нос. Но есть ответ на твой вопрос. Всю жизнь я краденым кормлюсь, И умереть я не боюсь. Коль твой корабль пойдет ко дну, Я все равно не утону. Пусть шторм, пусть ветер. Все одпо Нет, мне другое суждено: Моя погибель — плаха. Так что ж дрожать от страха?»

ГАНС САКС

ШЛАУРАФФИЯ

Шлаураффия — так названа Необычайная страна, Лежащая от нас к Востоку, От рождества неподалеку. Желающий туда попасть Вовсю пускай разинет пасть, Большую раздобудет ложку И постепенно, понемножку, Бесстрашно двигаясь вперед, В горе пшена проест проход. Не так вкусна гора пшена, Зато Шлаураффия вкусна. Дома там просто бесподобны — Они поджаристы и сдобны, А возле дома на порог Кладут рассыпчатый пирог; Окошки там из рафинада, Булыжники из мармелада, Плетень, сплетенный из колбас, Щекочет нос, ласкает глаз. Вино сухое из колодца Бродяге прямо в глотку льется, Как будто он — великий князь; Мечтает жареный карась, Вися в лесу на ветке ели, Чтоб все его скорее съели; На соснах там висят не шишки, А соблазнительные пышки; Там на столбах не фонари, А сливочные сухари; Не черепица там, не дранки Лежат на крышах, а баранки; Там среди города река Струит потоки молока, В которое валятся с неба Душистые краюхи хлеба. Там рыбки плавают в пруду, Забравшись на сковороду, Шипят и, жарясь без огня, Пищат: «Рыбак, поймай меня!» Там среди красочной натуры Летают жареные куры, А жареные каплуны На вкус особенно нежны: Лентяям в рот они влетают И, неразжеванные, тают. Петух, крича «Кукареку!», Там носится с ножом в боку На случай, если кто захочет Отрезать от него кусочек; И у свиньи в спине ножи: Отрежь — на место положи. Как яблоки, висят на ветке Крестьяне — взрослые и детки; Созрев, спадают муяшки С деревьев прямо в башмаки. Кобыла там, секрет достатка, Несет яиц по три десятка; Там фиги делает ишак; Там вишни собирают так: Сидят на корточках ребята, В руках у каждого лопата. Там есть волшебный родничок: Помылся древний старичок, Утерся ветхим полотенцем, Глядишь — он, снова став младенцем, Посасывает карамель. Из лука там стреляют в цель; Тому награда достается, Который больше промахнется. А в беге первым будет тот, Который позже всех придет. Пастух пасет там не баранов, А вошек, блох и тараканов. Там деньги зашибать — пустяк: Кто дрыхнуть день и ночь мастак, За сутки получает пфенниг. Там тунеядец и мошенник Богаче всех во много крат. Там проиграться каждый рад: Продутое вернут обратно, Умножив сумму троекратно. Там возвращающих долги Всегда преследуют враги; Того же, кто большого долга Платить не хочет очень долго, Там поощряет правый суд, Для плута не жалея ссуд. Там суд и ложь в законном браке, Награды платят там за враки; За ложь поменьше платят грош, И плапперт — за большую ложь. За рассудительное слово Людей карают там сурово, Кто работает, тому Грозят, что заточат в тюрьму. Кто честен и богобоязнен, Не избежит позорной казни. Кого же в этом крае чтут? Того, кто лизоблюд и плут. Кто признан первым их лентяем, Тот государем избираем. Кто дик, невежествен и зол, Обороняет их престол Своею заячьей отвагой. А машущий колбасной шпагой В сословье рыцарей введен. А тот, кто жалок и смешон, Кто жрет и пьет за спинкой трона, Тот получает сан барона. Кто туп, и глуп, и сукин сын — Тот в этом крае дворянин. Так вот, не забывайте, братцы: Хлыщи, обжоры, тунеядцы, Лентяи, плуты — все найдут В стране Шлаураффии приют. Ее в былые годы предки Придумали, чтоб наши детки Боялись в этот край попасть,— Боялись врать, грубить и красть, Быть лоботрясом и обжорой… Шлаураффия — страна, в которой В любое время место есть Для тех, кто любит спать и есть. Трудитесь! Мир не будет раем Для тех, кто хочет жить лентяем.

КРЕСТЬЯНИН И СМЕРТЬ

Крестьянин бедный полон дум: Ему понадобился кум. Он было в путь, но к воротам Подходит вдруг всевышний сам И вопрошает: «Ты куда?» «Да кум мне нужен, вот беда!» «Возьми меня», — господь в ответ, Но мужичонка молвит: «Нет! Ты делишь блага кое-как: Один — богач, другой — бедняк!» Идет навстречу Смерть: «А я Не подойду ли в кумовья? Коли меня захочешь взять, То научу я врачевать, И вскорости ты — богатей!» «Коль так, нет кума мне милей!» Вот и дитя окрещено. Смерть куманьку твердит одно: «Придешь к больному — так гляди, За мною только и следи! Коль в головах я у больного, То ждать ему конца худого, Но коли я в ногах стою, Поборет он болезнь свою». Раз заболел мужик богатый. Пришел наш лекарь, кисловато Взглянул, ответил на поклон, А сам на кума — где же он? Глядит — а он в ногах стоит. Больному лекарь говорит: «Дай мне двенадцать золотых, И ты здоров». — «Не жаль мне их!» Мужик поправился, и вот О лекаре молва идет, А тот знай лечит — всякий раз Лишь с кума не спуская глаз: Кум в головах — больной не встанет, В ногах — опять здоровым станет! Разбогател наш врач: за ним Лишь посылают за одним. Чрез десять лет — увы и ах! — Смерть уж у кума в головах Стоит и речь к нему ведет. «Теперь настал и твой черед!» Но лекарь просит погодить: «Дай мне молитву сотворить! Вот «Отче наш» прочту, — тогда Уйду с тобою навсегда!» Согласна Смерть: «Пусть будет так!» Молиться принялся бедняк. Но только первые слова Он произнес едва-едва… И этак молится… шесть лет: Конца молитве нет как нет. Смерть выбивается из сил: «Ну, как? Молитву сотворил?..» Смекнув, что тут обойдена, Прибегла к хитрости она: Прикинулась больной тотчас И у порога улеглась, Кричит: «Ах, лекарь! Я в огне! Лишь «Отче наш» поможет мне!» Прочел тут врач все до конца — А Смерть скрутила молодца И молвила: «Попался, брат!..» Недаром люди говорят: От смерти не уйти. Придет И Ганса Сакса заберет.

О ВИТТЕНБЕРГСКОМ СОЛОВЬЕ, ЧЬЯ ПЕСНЬ СЛЫШНА ТЕПЕРЬ

ВЕЗДЕ

Проснитесь! Утро настает! Я слышу: соловей поет Среди листвы в лесу зеленом; Несется трель по горным склонам, Звенит в долинах, ночь гоня, И возвещает царство дня. Заря восходит золотая, И солнце, тучи разгоняя, На землю шлет свои лучи. Луна, сиявшая в ночи, Теперь бледнеет и тускнеет И власти больше не имеет Над стадом жалобным овец, Которых страшный ждал конец.

* * *

Страдает от попов народ, Не перечесть его невзгод: Зимой и летом гнет он спину, Чтоб отдавать им десятину. Коль не заплатишь — проклянут, Изгонят, свечи вслед швырнут, Другим чтоб было не повадно; Трудиться разве не досадно Крестьянину по целым дням, Чтобы поповским холуям Сидеть в трактирах было можно, Кутить и пьянствовать безбожно? Есть у попов про всех товар — Лишь покупай и млад и стар! Известно — каждый поп и инок Дом божий превращает в рынок: Дают реликвии доход, А главное — в церквах идет Продажа индульгенций бойко. Вот что и есть овечья дойка! Толпа церковников жадна: Привыкнув грабить издавна, Живя бессовестным обманом, Церковник ловко лжет мирянам: За мощи выдав зуб быка, Он им притронется слегка К болящему — и дань сбирает. Мирян церковник уверяет, Что в братства надо им вступать И чинш исправно отдавать. Поистине — в алчбе неистов Любой из братии папистов; Они из края в край пешком Бредут — всегда с большим мешком, В котором индульгенций ворох, С крестом, с хоругвями, и хор их Звучит везде: «Спасенье тут! Чистилища же избегут И те на небо будут взяты, Кто по природе тороваты. Монета звякнет — ты спасен!» Тот, кто нанес другим урон И приобрел добро нечестно, Благодаря им, как известно, Выходит из воды сухим. Всех обирает папский Рим С настойчивостью и упорством. Вот что зову я шкуродерством! Епископов я до поры Не поминал, а их дворы С нотариусами, с писцами, Глумящимися над истцами, Что правосудья ищут там, Отнюдь не безразличны нам. Ведь здесь супругов разлучают, Насильно браки заключают, На бедняков наводят страх, Честят, разносят в пух и прах! Ах, еретик! Ах, еретичка! В день постный смели съесть яичко! Немедленно их отлучить! Не жди того, чтоб облегчить Здесь согласились наказанье: Напрасно издавать стенанья, О снисхождении моля. Охотой потравлять поля И прочие творить бесчинства, Всемерно поощряя свинства Своих наемников-солдат, Что грабят всех людей подряд, И вкупе с челядью разбойной Вести бесчисленные войны, Потоки крови проливать, Людей нещадно убивать, Сжигать их мирные жилища И оставлять лишь пепелища Там, где недавно жизнь цвела — Вот вам епископов дела! Не значит ли то — жрать овечек? Ягненок у волков ответчик За ненасытный голод их; Но часто и волков самих Мы под овечьим зрим обличьем; Овец так поудобней стричь им. Но жадность волка выдает, И всяк его опознает.

* * *

Нет хищников жадней и злее. Теперь на очереди — змеи, Или, иначе говоря, Монахи. Племя их не зря Веками кровь из нас сосало: За деньги, яйца, свечи, сало, За уток, кур, сыры, масла Творили добрые дела У нас монашеские братства — На том и нажили богатство! Повадки их теперь ясны: Пустые выдумки и сны, Нелепейшие измышленья Нам выдают за откровенья, А так как освятил их Рим, Выходит — надо верить им И не скупиться на монету! Что в баснях этих правды нету, А есть один обман и ложь, Не так-то сразу и поймешь! Вот и заводят понемножку Тебя на скользкую дорожку. Чтоб от Христа ушел ты прочь В безверье иль — что то же — в ночь…

ЭРАЗМ АЛЬБЕР

ОБ ОДНОМ ОТЦЕ И ЕГО СЫНОВЬЯХ

Есть расположенный в лесах Над Рейном город Андернах, И жил в том городе купец,— Он был удачливый отец, Родивший много сыновей; Однажды он семье своей — Немногословен, мудр и строг — Сравненьем преподал урок: «Мои любимые сыны, Пока вы будете дружны, Пока меж вас не будет ссор, Пока вы все, как до сих пор, Стоите твердо друг за друга,— Вам не придется слишком туго. Но если в злополучный час Позволите поссорить вас И в стороны себя развесть,— Тогда погибнет все — и честь, И дом, который мною нажит, Как эта притча вам покажет». Вручил он веник сыновьям, Сказав: «Сломайте пополам!» Старался каждый, как умел, Но веник был упруг и цел. Никто сломать его не мог. «Сынки, запомните урок: Пока тесьма на нем крепка, Ничья могучая рука Вреда не причинит ему». Но развязал старик тесьму И всем по прутику раздал. И каждый без труда сломал Ему врученный тонкий прут. Старик сказал: «Вот так и тут! Тесьмою стянутые туго, Стоят все прутья друг за друга. Не ослабляйте же тесьму, Живя в отеческом дому. Вражду не допускайте в дом, Построенный с таким трудом. Вражда безжалостна, как зверь, Она вас выгонит за дверь».

Мораль

Concordia res parvae crescunt, discordia maximae dilabuntur (Salustius). Согласье нам богатство копит, А несогласье сразу топит.

ОБ ОСЛЕ, СТАВШЕМ ПАПОЙ

В Ионии есть город Кума, Где в оны дни у толстосума Большая мельница была, При ней старик держал осла, Который, не любя трудиться, Сбежал из Кумы за границу; Бредя пустыней, тот осел На шкуру львиную набрел, Нагромоздил ее на плечи И принял облик человечий. «Несчастный мельник, трепещи И сам свои мешки тащи! Нет, мельник! Я отныне мельник, А ты — ворочайся, бездельник! Тебя беру я в батраки; А ну, тащи мои мешки! Нет, досадил ты нам, скотинам,— Я лучше буду дворянином. Чем я не герцог? Чем не князь? Таких не знал ты отродясь! Ну что, перекосилась харя? Я буду выше государя! Эй, поглядите на меня! Красив, могуч… Кто мне ровня? У кайзера без промедленья Я отберу его владенья, Пускай вельмож терзает страх, Пускай они падут во прах. Сам кайзер пусть меня боится И пусть целует мне копытца! И днесь и присно мне, ослу, Пускай возносит он хвалу! Всех попирая львиной лапой, Над кайзером я буду папой!» Тут все умолкли, присмирев, И стал осел — завзятый лев. Он овладел святейшим троном И подчинил своим законам Священников; он, самодур, Спускает с них по восемь шкур Попам он запрещает браки, И вот прелаты, как собаки (На передок-то каждый слаб), Кидаются на бедных баб, Бахвалясь перед всей округой; А если со своей супругой Застигнет муж духовника, То мужу и намнут бока,— Попы несчастного ославят И каяться еще заставят. Так власть святейшего осла Несчастье людям принесла. Кто нарушает пост великий? Придется худо горемыке! Яичек, масла хочешь? Нет, На них теперь лежит запрет. Сыр? Молоко? Забудь об этом, Все это подлежит запретам. Всё под ослом — стол и престол. Владыка христиан — осел. Все государи всей Европы — Его покорные холопы, Все бьют обманщику челом И смирно ходят под ослом, Который правит ими строго, Как будто он — наместпик бога. Всем продает в раю места Уполномоченный Христа… Так над вселенной власть обрел Владыка христиан, осел. Не странно ли? В обличье львином Осел стал грозным властелином. Ты скажешь, это басня? Нет! Прошло, мой друг, шесть сотен лет, Как Иисус за правду нашу Испил мучительную чашу,— И вот, мечтавший отдохнуть, Осел пошел в далекий путь И, львиную напялив шкуру, Другую приобрел фигуру. Он одурачил целый свет И девятьсот двенадцать лет Тянулось это представленье. Но как-то всем на удивленье Разумный человек, едва Взглянув на правящего льва, Довольного своей наживой, Вдруг догадался: он фальшивый! Под гривою, которой лев Потряхивал, рассвирепев, Людские потрясая души, Ослиные торчали уши; Смекнув немедля, в чем тут суть, Он тихо стал за них тянуть, И все увидели в натуре Осла-злодея в львиной шкуре. Тут шкуру он с него совлек, Осел же в огорченье слег. Все стало ясно христианам, И разнеслось по разным странам, Стонавшим под фальшивым львом, Что оказался лев — ослом. Как только шкуру льва спалили, Еще недавно бывший в силе Святейший господин осел Внезапно оказался гол; Расстался с оболочкой тленной Могущественный царь вселенной. Того ж, который мудро нас От гнусного тирана спас, Который, мужественный воин, Великих почестей достоин (Хоть он и скромен выше мер), Который нам явил пример, Как свергнуть Гога и Магога, Как верить в истинного бога, Как уничтожить ложь и блуд — Мартином Лютером зовут. Он нам явил господне слово, Чтоб никогда лукавый снова Не отвратил нас от креста. На том — благодарим Христа.