Европейские поэты Возрождения

Данте Алигьери

* * *

Что ж тут поделаешь: в предчувствии разлуки Мне так невесело, нейдет и лютня в руки, И каждый помысел к тебе одной стремится. Никто не вызволит меня из сей темницы, Покуда, госпожа, я вновь с тобой не встречусь, С красавицей, какой не порождала вечность. Забыв о всех других, я помню лишь прекрасный, Неповторимый лик, заре подобный ясной, Что по утрам глядит на море белопенно, Чтоб мрак ночной сменить рассветом постепенно. Все мелки звездочки из виду пропадают И ночи следующей где-то ожидают. Такой мне видишься. И счастливы дороги, Что лягут под твои прельстительные ноги. О, как завидую я вам, леса и горы, Что роскошью такой вы насладитесь скоро И голос благостный услышите, и речи, По коим тосковать я буду издалече. Мое

веселие, любезные забавы! Лишь только на одно я не теряю права: Надежду сладкую, скорбя, в душе лелеять. В надежде человек пахать идет и сеять. А ты не будь столь зла и не карай столь дико, Надолго не скрывай прелестнейшего лика!

* * *

Где б ты ни была, храни тебя бог и милуй! Я буду твоим, покуда не взят могилой. Так бог мне судил от века; и не жалею, Ты сотни других прекраснее и милее. Не только пригожей прочих ты уродилась, Но нравом своим с красою лица сравнилась; И как изумруд оправой златой удвоен, Так отблеск души телесной красы достоин. Я был бы счастлив, когда бы мог убедиться, Что тело с душой — не мнимое есть единство; Но в бурных морях плывем не согласно воле, А мчимся туда, куда нас уносит море. Но либо любовь сама себе только снится, Иль хочешь и ты, чтоб я не мог усомниться. Надеждой такой живу; а если иное — Не нужно тогда существованье земное!

* * *

Жгучи солнца лучи, землю в пепел они превратили, Нет спасенья от пыли, Реки пересыхают, Опаленные злаки о дождике к небу взывают. Дети, флягу — в колодец; стол ставьте под липами теми, Чтоб хозяйское темя Защитила прохлада,— За посадку деревьев в горячее лето награда. Ты со мной, моя лютня: пусть струн благозвучное пенье Умеряет смятенье, Ты звучи, не печалясь, Чтоб за рдяное море лихие тревоги умчались.

* * *

Вы, государством управляющие люди, Держащие в руках людское правосудье, Уполномочены пасти господне стадо, Вам, пастырям людским, скажу я, помнить надо: Коль вы на сей земле на место сели божье, То, сидючи на нем, обязаны вы все же Не столько о своем заботиться доходе, Сколь думать обо всем людском несчастном роде. Над всеми меньшими дана вам власть велика, Но и над вами есть на небесах владыка, Которому в делах придется отчитаться, И будет не весьма легко там оправдаться. Он взяток не берет, и он не разбирает, Кто хлоп, а кто себя вельможей почитает, В сермягу ли одет, во ризы ли парчовы, Но если виноват — влачить ему оковы! Мне все же кажется, что с меньшим безрассудством Грешу: лишь сам себя гублю своим распутством, А преступления распущенного барства Губили города, дотла сжигали царства!

* * *

Что от нас ты хочешь, боже, за свои щедроты, За свои благодеянья, коим нет и счета! Ты не только во костеле — все полно тобою: Бездна, море, чисто поле, небо голубое. Знаю, ты не жаждешь злата — ибо ведь твое лишь Все, что людям в этом мире счесть своим позволишь. И от чистого мы сердца чтим тебя, о боже, Ибо жертвы не найдется для тебя дороже. Ты, владыка бела света, создал свод небесный И украсил его звездной росписью чудесной, И заложил ты фундамент для земли громадный, Наготу ее прикрывши зеленью нарядной. Ты повелеваешь морю знать свои границы, И оно сии пределы перейти страшится. Рек земных не иссякают мощные потоки, Ясны дни и темны ночи знают свои сроки, Следом за весной цветущей колосится поле. Лето во венце из злаков — по твоей же воле. Осень нам подносит вина, плод в саду фруктовом, Чтоб во дни зимы ленивой жить на всем готовом. Ты ночной росой питаешь травы утомленны, И дождем ты орошаешь злаки опаленны, И по милости великой даришь пропитанье Человеку, как и зверю, щедрой своей дланью. Будь бессмертен, господин наш, славный бесконечно! Пусть добро твое и милость не иссякнут вечно, И пока ты соизволишь, будем мы хранимы, Боже, на земле сей низкой крыльями твоими!

ТРЕНЫ

* * *

Над очами насилье ты, Смерть, сотворила, Гибель чада узреть меня приговорила! Видел, как отрясала ты плод недозревший, Мать с отцом истомились душой изболевшей. В каких бы ее летах ни взяла могила, Все

равно б мое сердце болело и ныло; Если б даже и я вошел в возраст преклонный, Все равно бы страдал болью неутоленной; А от этой погибели, этой смерти ранней Нет горя сильнее, нет страшнее страданий. Если б ты, господи, ей пожелал долголетья, Сколько счастья на свете успел бы узреть я! Я бы дожил свой век до черты похоронной И сумел бы тогда предстать пред Персефоной, Той тоски не изведав, не испытав той боли, Коих нету ужасней в сей нашей юдоли. Не дивлюсь Ниобее, что окаменела, Когда мертвых детей пред собою узрела.

* * *

Злосчастная одежда, грустные наряды Возлюбленного чада! Почто мои взоры вы влечете невольно, И так тоски довольно. Она в свою одежду уже не облачится И к нам не возвратится. Сон сковал ее вечный, суровый, железный… Летничек бесполезный, Материнский подарок, ленточки, поясочки — Ни к чему моей дочке. Не на эту постельку, не на смертное ложе Мать мечтала — о, боже! — Возвести свою дочку. Шить наряд венчальный, А дала погребальный, А дала рубашонку да грубой холстины, А отец комья глины Положил в изголовье. Так вместе с приданым Спит в ларе деревянном.

* * *

Из-за несчастья и горькой печали, Что меня почти до костей пробрали, Должен расстаться я с рифмой и лютней — Чуть не с жизнью утлой. Жив я? Или сон блажит надо мною, Сон, что сквозь окно вошел костяное, Разностью разной занять мысли хочет, Наяву морочит. О, заблужденье! Гордыни нелепость! Легко почитать рассудок за крепость, Если мир тебе мил, дела твои гладки, Голова в порядке. Кто в достатке живет — бедность превозносит, Тот, кто счастлив, легко печаль переносит, И пока у пряхи хватает шерсти, Не страшится смерти. А если беда стучится в ворота, Тут уж никому терпеть неохота. А явится смерть в саване зловещем, Тут мы трепещем. Зачем, Цицерон, слезами своими Изгнанье омыл? Ты плачешь о Риме, А мудрость твоя дарует отраду Вселенскому граду. По дочери ты зачем убивался? Ведь ты одного бесчестья боялся, Мол, прочее все тебя не тревожит, Что случится может. Сказал: смерть страшна одним лишь бесчестным, А сам дрожал пред убийцей безвестным, Как только пришлось за слово прямое Платить головою. Докажешь другим — себе не докажешь, Поступишь совсем иначе, чем скажешь, Рассудок с душой в извечном раздоре, Когда грянет горе. Душа не гранит. Меняются думы, Когда повернется колесо Фортуны. Проклятье ему! Ведь старая рана Болит непрестанно! О время, отец покоя, забвенья! Когда уже и мне пошлешь исцеленье! В беде, где разум исцелить не может, И бог не поможет.

МИКОЛАЙ СЭМП ШАЖИНСКИЙ

О КРАТКОСТИ И ШАТКОСТИ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ НА СВЕТЕ

Эгей, как время крутит по-над нами И небеса, и быстрого Титана. И тщетну радость оборвет нежданно Смерть, нас достигнув тяжкими шагами. А я чем дале, тем сильней тенями Грехов измучен, кои невозбранно Мне гложут сердце — и несносна рана, И удручен я дней былых страстями. О, мощь! О, роскошь! О, плоды усердья! Пускай нелишни — все-таки мешают И нас, беспечных, божья милосердья (Суть истинного счастия) лишают. Пустой прибыток! Приобрел стократно Познавший смладу, что душе отвратно.

О НЕПРОЧНОСТИ ЛЮБВИ К ВЕЩАМ МИРА СЕГО

Не полюбить — беда, любить, однако, Невелика утеха, хоть и смладу Прикрасит разум сладкую приваду, И переменчиву и бренну одииако. Ну кто вкусить горазд приятство всяко: Скиптр, злато, почести, любви усладу, Дородство облика, коль нету сладу С тревогами и сердце бьет инако? Любовь есть бытованья ход бегущий, Но тело — четырех начал творенье — Начаток превозносит равносущий И душу мнит прельстить, а та в смятенье, Когда Тебя, творца в предвечном Слове, Не может зреть, к Тебе стремясь в любовн.