Европейские поэты Возрождения

Данте Алигьери

КОРОЛЬ И ПАСТУХ

Послушайте повесть Минувших времен О доблестном принце По имени Джон. Судил он и правил С дубового трона, Не ведая правил, Не зная закона. Послушайте дальше. Сосед его близкий Был архиепископ Кентерберийский. Он жил-поживал, Не нуждаясь ни в чем, И первым в народе Прослыл богачом. Но вот за богатство И громкую славу Зовут его в Лондон На суд и расправу. Везут его ночью К стене городской, Ведут его к башне Над Темзой-рекой.

* * *

— Здорово, здорово, Смиренный аббат, Получше меня Ты живешь, говорят. Ты нашей короне Лукавый изменник. Тебя мы лишаем Поместий и денег! Взмолился епископ: — Великий король, Одно только слово Сказать мне

позволь. Всевышнему богу И людям известно, Что трачу я деньги Добытые честно! — Не ври понапрасну, Плешивый аббат, Для всякого ясно, Что ты виноват, И знай: навсегда Твоя песенка спета, Коль на три вопроса Не дашь мне ответа. Вопросы такие: Когда я на троне Сижу в золотой Королевской короне, А справа и слева Стоит моя знать,— Какая цена мне, Ты должен сказать. Потом разгадай-ка Загадку другую: Как скоро всю землю Объехать могу я. А в-третьих, сказать Без запинки изволь: Что думает Твой милосердный король? Тебе на раздумье Даю две недели, И столько же будет Душа в твоем теле. Подумай, епископ, Четырнадцать дней,— Авось на пятнадцатый Станешь умней!

* * *

Вот едет епископ, Рассудком нетверд. Заехал он в Кембридж, Потом в Оксенфорд. Увы, ни один Богослов и философ Ему не решил Королевских вопросов. Проездил епископ Одиннадцать дней И встретил за мельницей Стадо свиней. Пастух поклонился Учтиво и низко И молвил: — Что слышно, Хозяин-епископ? — Печальные вести, Пастух, у меня: Гулять мне на свете Осталось три дня. Коль на три вопроса Не дам я ответа, Вовеки не видеть Мне белого света! — Милорд, не печалься. Бывает и так, Что умным в беде Помогает дурак. Давай-ка мне посох, Кольцо и сутану. И я за тебя Перед троном предстану. Ты — знатный епископ, А я — свинопас, Но в детстве, мне помнится, Путали нас. Прости мою дерзость, Твое преподобье, Но все говорят, Что мое ты подобье! — Мой верный пастух, Я тебе отдаю И посох, и рясу, И митру мою. Да будет с тобою Премудрость господия. Но только смотри Отправляйся сегодня!

* * *

Вот прибыл пастух В королевский дворец. — Здорово, здорово, Смиренный отец, Тебя во дворце Я давно поджидаю. Садись — я загадки Тебе загадаю. А ну-ка послушай: Когда я на троне Сижу в золотой Королевской короне, А справа и слева Стоит моя знать — Какая цена мне, Ты должен сказать! Пастух королю Отвечает с поклоном: — Цены я не знаю Коронам и тронам. А сколько ты стоишь, Спроси свою знать, Которой случалось Тебя продавать! Король усмехнулся: — Вот ловкий пройдоха На первый вопрос Ты ответил неплохо. Теперь догадайся: Как скоро верхом Могу я всю землю Объехать кругом. — Чуть солнце взойдет, Поезжай понемногу И следом за солнцем Скачи всю дорогу, Пока не вернется Оно в небеса,— Объедешь ты в двадцать Четыре часа! Король засмеялся: — Неужто так скоро? С тобой согласиться Я должен без спора. Теперь напоследок Ответить изволь: Что думает Твой милосердный король? — Что ж, — молвил пастух, Поглядев простовато,— Ты думаешь, сударь, Что видишь аббата… Меж тем пред тобою Стоит свинопас, Который аббата От гибели спас!

КОРОЛЕВА ЭЛИНОР

Королева Британии тяжко больна, Дни и ночи ее сочтены. И позвать исповедников просит она Из родной, из французской страны. Но пока из Парижа попов привезешь, Королеве настанет конец… И король посылает двенадцать вельмож Лорда-маршала звать во дворец. Он верхом прискакал к своему королю И колени склонить поспешил. — О король, я прощенья, прощенья молю, Если в чем-нибудь я согрешил! — Я клянусь тебе жизнью и троном своим: Если ты виноват предо мной, Из дворца моего ты уйдешь невредим И прощенный вернешься домой. Только плащ францисканца на панцирь надень. Я оденусь и сам как монах. Королеву Британии завтрашний день Исповедовать будем в грехах! Рано утром король и лорд-маршал тайком В королевскую церковь пошли, И кадили вдвоем, и читали псалом, Зажигая лампад фитили. А потом повели их в покои дворца, Где больная лежала в бреду. С двух сторон подступили к ней два чернеца, Торопливо крестясь на ходу. —

Вы из Франции оба, святые отцы? — Прошептала жена короля. — Королева, — сказали в ответ чернецы,— Мы сегодня сошли с корабля! Если так, я покаюсь пред вами в грехах И верну себе мир и покой! — Кайся, кайся! — печально ответил монах. — Кайся, кайся! — ответил другой. — Я неверной женою была королю. Это первый и тягостный грех. Десять лет я любила и нынче люблю Лорда-маршала больше, чем всех! Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах, Ты пред смертью меня не покинь!.. — Кайся, кайся! — сурово ответил монах. А другой отозвался: — Аминь! — Зимним вечером ровно три года назад В этот кубок из хрусталя Я украдкой за ужином всыпала яд, Чтобы всласть напоить короля. Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах, Ты пред смертью меня не покинь!.. — Кайся, кайся! — угрюмо ответил монах. А другой отозвался: — Аминь! — Родила я в замужестве двух сыновей, Старший принц и хорош и пригож, Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей На урода отца не похож. А другой мой малютка плешив, как отец, Косоглаз, косолап, кривоног!.. — Замолчи! — закричал косоглазый чернец. Видно, больше терпеть он не мог. Отшвырнул он распятье, и, сбросивши с плеч Францисканский суровый наряд, Он предстал перед ней, опираясь на меч, Весь в доспехах, от шеи до пят. И другому аббату он тихо сказал: — Будь, отец, благодарен судьбе! Если б клятвой себя я вчера не связал, Ты бы нынче висел на столбе!

ДЖОН СКЕЛТОН

* * *

Ох, сердце жалкое, вопи от муки, Кровоточи от смертоносных ран! Оплакивай свой рок, ломая руки. Судьба враждебная, крутой тиран, Тобою мне жестокий жребий дан Терпеть в тоске и скорби нестерпимой Молчанье перед нею, пред любимой. Одна лишь есть, и лишь одна пребудет, О ком душе моей кровоточить,— Та, от кого и боль блаженна будет. И все-таки дозволь, господь, смягчить Недобрый рок и муки облегчить. Мне дан судьбою жребий нестерпимый — Молчанье перед нею, пред любимой.

К МАРДЖЕРИ УЭНТВОРТ

О Марджери, май, медуница, О мой аромат майорана, Девичества плащаница Расшита шелками тумана. И я не льстец, о нет, Когда твержу смиренно: Ты нежный первоцвет, Ты чистая вербена. О Марджери, май, медуница, О мой аромат майорана, Девичества плащаница Расшита шелками тумана. Тиха, кротка, умна, Невинна, бог свидетель, Вместила ты одна Добро и добродетель. О Марджери, май, медуница, О мой аромат майорана, Девичества плащаница Расшита шелками тумана.

* * *

Ты мнишь: как сон, опасности минуют, Желаний всех исполнится порыв. Но берегись, судьба игру двойную Ведет, в рукав крапленый козырь скрыв Вот так под кожей кроется нарыв. Безоблачна, помнил ты, жизнь твоя, Но берегись, в траве шуршит змея.

* * *

Баю-баю, люли-люли, Кто проспал, того надули. «Моя милашка, мой майский цвет, Позволь прилечь к тебе на грудь». Она сказала: «Ложись, мой свет, Лежи в тиши, поспеши уснуть». Он сонный пустился в любовный путь. Но взор в тумане и ум туманный,— Не устерег он своей желанной. Баю-баю, люли-люли, Кто проспал, того надули. И, ласками и сном пленен, Среди утех, под сладкий смех, Он позабыл, кто он, где он, Он позабыл про смертный грех. Он заплатил за свой успех, Но не успел — он спал. И что же? Она, как тать, сбежала с ложа. Баю-баю, люли-люли, Кто проспал, того надули. Вода темна, бурлит река, Нo ей не страшно ступить в поток. Вброд перешла, нашла дружка, И крепко обнял ее дружок, И в ней, замерзшей, огонь разжег. «А мой, — сказала, — храпит ненаглядный В его голове туман непроглядный». Баю-баю, люли-люли, Кто проспал, того надули. Пивной бочонок, ну где твоя страсть? Который сон, засоня, глядишь? Ты перепился, проспался всласть, Глянь, лежебока, один лежишь! Теперь поплачешь да покричишь. Ты с ней опозорился, жалкий пьянчужка Оставила с носом тебя подружка.

ТОМАС УАЙЕТ

* * *

Охотники, я знаю лань в лесах, Ее выслеживаю много лет, Но вожделений ловчего предмет Мои усилья обращает в прах. В погоне тягостной мой ум зачах, Но лань бежит, а я за ней вослед И задыхаюсь. Мне надежды нет, И ветра мне не удержать в сетях. Кто думает поймать ее, сперва Да внемлет горькой жалобе моей. Повязка шею обвивает ей, Где вышиты алмазами слова: «Не тронь меня, мне Цезарь — господин, И укротит меня лишь он один».

* * *

Нет мира мне, хоть кончена война. Страшусь, надеюсь. Я огонь и лед. Над ветром я, но не по мне полет, И мой — весь мир, хотя пуста казна. Моя темница страшная прочна, В ней нет замков, но затруднен уход — Ни жить, ни умереть мне не дает, Хоть повод к смерти подает она. Смотрю без глаз, кричу без языка, Я кличу смерть, о здравии молю, Себя кляну, а не себя люблю, Мне силы скорбь дает, а боль легка. И жизнь и смерть постыли мне равно Моей отрадой это мне дано.