Европейские поэты Возрождения

Данте Алигьери

* * *

О рощи, милый край уединения! О, как любезно мне уединение! Здесь вечно волен разум человеческий Повиноваться гласу добродетели, Видпа здесь чувствам стройность мироздания, А мысли постигают суть Создателя. Тут Созерцания престол единственныйз Безбрежное, крылом надежды поднято, Оно взлетает к звездам над Природою. Тебе покорно все и не смутит ничто, Все мысль рождает (мысль же — всем наукам мать), А птицы певчие дарят мелодии, Деревьев сень — тебе защита верная, И лишь в тебе самом — тебе опасности. О рощи, милый край уединения! О,

как любезно мне уединение! Здесь не таится взор змеиный зависти, Измена не прикинется невинностью, Льстецы не брызжут скрытою отравою, Не путаются мненья хитроумием, Не губит вежливое ростовщичество, И пустословью не родить невежество; Нет чванства, нет и долга беспричинного, Не ослепляют титулы тщеславные, И раем цепь из золота не кажется. Здесь кривды нет, здесь клевета — чудовище, От века поношенья здесь неведомы, И кто к стволу привил бы ветвь двуличия? О рощи, милый край уединения! О, как любезно мне уединение! Но ежели душа в прелестном облике, Нежней фиалки и прекрасней лилии, Стройна, что кедр, и Филомела голосом, Кому нигде не ведомы опасности, Мудра, как воплощенье философии, Добра, как ликованье безыскусности, Та, что погасит взор змеиный зависти, Лесть обессилит, клевете уста замкнет — Когда она возжаждет одиночества, И взор ее и поступь встретим радостно: Не повредит она уединению, Украсит нам она уединение.

* * *

С любимым обменялись мы сердцами: Он взял мое и дал свое взамен; Не может лучшей сделки быть меж нами, И нас обоих радует обмен. С любимым обменялись мы сердцами. И сердце милого во мне стучит, Мое — его умом повелевает; Мое — теперь ему принадлежит, Его — теперь со мною пребывает. С любимым обменялись мы сердцами.

ДВОЙНАЯ СЕСТИНА

С т р е ф о н:

Вы, боги, что стада ведете в горы, Вы, нимфы, чей приют — ручьи и долы, И вы, веселые сатиры в чащах, Внемлите заунывные напевы, Что я начну, когда наступит утро, И все пою, пока не снидет вечер.

К л а й:

Меркурий, предвещающий нам вечер, Диана-дева, чьи владенья — горы, Прекрасная звезда, чье время — утро, Пока мой голос оглашает долы, Внемлите заунывные напевы, Что Эхо повторяет в диких чащах.

С т р е ф о н:

Я некогда был рад свободе в чащах, Где тень мне полдень нес, утехи — вечер. Когда-то славились мои напевы, А днесь, изгнанник, вознесен я в горы Отчаянья, сошел к унынью в долы, И, как сова, я проклинаю утро.

К л а й:

Я прежде радовал любое утро, Охотился в непроходимых чащах И в пении был вашим гласом, долы, А ныне мрачен я, мне день — что вечер, Кротовьи норы круты мне, что горы, И стоны исторгаю, не напевы.

С т р е ф о н:

И лебединые мои напевы, Которыми оплакиваю утро, Давно взлетают, полны смерти, в долы, Я в мыслях заблудился, словно в чащах, И всем отрадам наступает вечер, Достоинство с высот нисходит в долы.

К л а й:

Давно все те, кто населяет долы, Меня молили прекратить напевы, Что отравляют им и день и вечер; Ночь

ненавижу, ненавижу утро, Терзают мысли, словно звери в чащах… Когда б меня похоронили горы!

С т р е ф о н:

И мнится мне, что царственные горы Обращены в заброшенные долы;

Жан Периссен. Турнир, на котором Генрих II был смертельно ранен. 1570 г.

Гравюра на дереве

И мнится мне, что совы в темных чащах Внушают соловьям свои напевы; И мнится мне, что благостное утро Превращено в смертельно тихий вечер.

К л а й:

И мнится мне: настал дождливый вечер, Когда рассветом озарились горы; И мнится мне: когда настанет утро, Цветы зловоньем наполняют долы; И мнится мне, коль слышу я напевы, Что это вопли жертв разбоя в чащах.

С т р е ф о н:

Хотел бы я поджечь деревья в чащах, Я солнцу шлю проклятья каждый вечер, Я проклинаю нежные напевы, Завистник злобный, ненавижу горы И всей душою презираю долы. Мне мерзки ночь и вечер, день и утро.

К л а й:

Проклятьями я привечаю утро, Мой огнь грозней бушующего в чащах, Стал ниже я, чем низменные долы, Последним я считаю каждый вечер, К позору моему привыкли горы. Боюсь: меня с ума сведут напевы.

С т р е ф о н:

Ведь та, что гармоничней, чем напевы, Та, чья краса слепительней, чем утро, Та, что величественнее, чем горы, Та, чей стройнее стан, чем кедры в чащах, Меня отныне ввергла в вечный вечер: Двух солнц ее не видят больше долы.

К л а й:

Она, в сравненье с кем и Альпы — долы, Рождающая в небесах напевы, Она, чей облик солнцем полнил вечер, Несущая в своем обличье утро,— Ее теперь не видно больше в чащах, И запустеньем стали наши горы.

С т р е ф о н:

Нам это горы подтвердят и долы.

К л а й:

И в чащах слышны горькие напевы.

С т р е ф о н:

То нам на утро гимн

К л а й:

и песнь на вечер.

ФИЛОМЕЛА

Апрель пробудит Филомелу зовом, И соловьиный глас поет и тужит, И слышит вся земля в наряде новом, Как острый шип ей песенником служит, И льется все звончее Из трепетной гортани Песнь скорби и страданий, Вещая о насильнике Терее. Узнай, о Филомела, в утешенье: Переношу я худшее лишенье; Твой мир цветет, мой — вянет, Твой шип снаружи, мой — мне сердце ранит. Одна причина у нее для боли; Изнемогла она, в плену слабея, И хрупкой деве недостало воли Противиться объятиям Терея. Увы! От злейших пыток Я непрестанно стражду: Вотще любви я жажду, И горше недостаток, чем избыток. Узнай, о Филомела, в утешенье; Переношу я худшее лишенье; Твой мир цветет, мой — вянет, Твой шип снаружи, мой — мне сердце ранит.