Эвви и три луны
Шрифт:
– Пожалуй, не стоит, – сказала Элла.
– Но само спасенное человечество – оно же не «вне», оно «в». Миллионы людей спасены, не погибли на фронтах, не стали пеплом, не вмерзли в лед какой-нибудь Воркуты. И вот тогда уже я, ограниченным своим разумом попытался бы понять, чего же хотел от нас «безграничный сверхразум». Стал бы вникать, какие здесь «вызовы, стимулы и угрозы».
– Ладно, попробуем быть сверхразумом, – улыбнулась Кауфману Элла, – вдруг, наконец, получится.
– Мне кажется, Коннор просто любит. – Эвви сказала и смутилась, –
Эвви не решилась пойти в «свою комнату» одна, позвала с собой Эллу. Тяжеловесная, чванливая роскошь громадной залы. Золотая кровать посередине и зеркала, зеркала. Нет, она не сможет здесь спать, даже одну только ночь. Все равно, что залезть в кровать посередине какого-то торгового центра, чьи интерьеры (Эвви не без ужаса рассматривает золочёные конструкции, чье назначение непонятно) обустроены каким-то свихнувшимся дизайнером, обезумевшим архитектором.
Элла, кажется, поняла ее. Пнула легонько какого-то огромного, в два человеческих роста истукана, тот неожиданно оказался легким, завалился на спину, открыв тем сам, куда у него вставляется ключик.
– Видишь, глупенькая. Это всего лишь механическая игрушка. Болванчик или еще что в этом роде. А ты, должно быть, решила, что это статуя местного бога Ваала.
Вот они уже в комнате Эллы. Теперь не так страшно, конечно. Элла права. Но все равно не надо бы им расходиться по спальням. Лучше забаррикадироваться в Малом кабинете и поспать эту мерзкую ночь в креслах, под прикрытием автоматики.
Элла стоит перед зеркалом, раз за разом то включает, то выключает свою бодиимитацию. Видит, конечно же, всю ту же саму себя, только, то сквозь легкий туман, то с четкими очертаниями.
– Так хочется увидеть себя самой красивой женщиной Второй Луны? – Спросила Эвви. Элла приобняла ее. Эвви понимает, Элла пытается отвлечь ее от детских страхов перед ночью в громадном, нелепом дворце.
– Хорошо, что ты никогда не увидишь меня в виде этой холеной сучки с брезгливой гримаской на сонном лице. – Элла ответила как-то уж слишком серьезно.
Эвви стало вдруг неловко даже. Сама не поняла с чего. Но и была польщена – каким-то краешком, да? И это тоже смутило ее. А Элла сама не ожидала, что скажет это и скажет так. И не ожидала, что застесняется вдруг и этих слов и этого своего прикосновения к Эвви.
– Пойдем-ка к Гарри, – усмехнулась Элла, – он там один в кабинете. Трясется. Знаю я его. Пойдем, а то вдруг к нему кто и в самом деле войдет. Пойдем, пойдем, – и тут она сказала чуточку более нарочито, чем требовалось, чуть сильнее, чем нужно подчеркнула, – пойдем, дочь.
И тут же, переводя в другую плоскость:
– Дочь президента.
Смутила ее окончательно. Так разрушить то, что установилось сейчас между ними. Но ведь не установилось?! Но в то же время Элла и не разрушила. Эвви чувствует это. Не разрушила, но укрепила(?) то, что не установилось(?!) Только выдает его не за то, что оно есть. А что оно есть? Или же, чем может быть? А Элла взяла и дважды переименовала. От стеснения? со страху, да? Или все это ей, Эвви, лишь так, померещилось? И она обольщается на собственный счет?
В приемной президента совсем уже скоро проснутся, и начнется жизнь – у них, у всех начнется другая жизнь. Страшно.
Гарри обрадовался их возвращению. Ему действительно было страшно без них в кабинете. (У себя в кабинете?!) А в приемной звук отодвигаемого стула (у них микрофон в приемной). Проснулся секретарь Президента.
13.
Секретарь вошел осторожно, с виноватым лицом. Господин президент на троне. Супруга Президента справа, облокотилась на закругление спинки трона, Дочь Президента слева, оперлась на подлокотник трона. Секретарь испугался такой их торжественности. Успокоил себя тем, что это они репетируют перед вечерним мероприятием. Только чего тут репетировать, Господин Президент сам же всегда говорит, что «всё давным-давно уже заучено и обрыдло». Сообразил: дочь. Конечно, стала дочерью совсем недавно, и они дрессируют ее. Господин Президент, оторвавшись от бумаг, посмотрел на него. Как же нехорошо ему под этим взглядом. Боже! Боже, лишь бы только обошлось! Сам он так и не понял, заснул ли он за своим столом или ему показалось, привиделось. Нет, он не мог заснуть. Это противоестественно, исключено. Он столько лет верой и правдой! Он – секретарь мучительно соображает – забылся на одно мгновение только. (Вот оно спасительное слово!) А Господин Президент не заметил, не мог заметить, не успел просто. Не успел бы за это мгновение вызвать его, отдать какое-либо распоряжение. За мгновение не произошло ничего. Но почему за окном уже вечер? А у него как-то странно болит голова, уплывает куда-то. Кажется, Господин Президент в хорошем настроении. И какие еще нужны доказательства, что ничего не произошло, и не было ничего вообще!
– Добрый вечер, господин секретарь, – сказал Кауфман.
Секретарь пришел в ужас. Кажется, начинается одно из тех глумливых юродств Президента, что чаще всего кончается, нет, лучше не думать, чем оно может закончиться. Но с Господином Президентом давно уже этого не было.
Кауфман остался доволен тем, как продемонстрировал секретарю «новый стиль» Президента. Коннор тут же принялся ругаться у него в чипе. «Ничего, пусть привыкают», – отвечает Коннору Кауфман (конечно же, через чип).
– Ну, что у нас нового, Эрдер? – сразу же понял, что перепутал имя секретаря. Коннор опять ругается в чипе. Ничего он, Гарри возьмет себя в руки. Уже взял.
– Ты, кажется, решил переименовать нашего верного секретаря, дорогой? – усмехнулась Элла.
Кауфман благодарен ей. Хорошо, что именно она работает с ним. (Не сообразил сейчас, что больше, собственно, некому.) У нее отличная реакция.
– Как будет угодно Господину Президенту, – расплылся в улыбке секретарь.
– Так как говоришь, я тебя обычно называю? – Кауфман нашел нужный тон. Всё, вошел в образ. Дальше будет проще. Это он не только себе, но и Коннору в своей голове.
– Ослом, с вашего позволения, – сладкая улыбка секретаря.
– И что же, вас, … тебя это, Эвви подбирает слово, – не беспокоит?
Коннор неистовствует, ругается в ее голове. Зачем она лезет? Зачем?
– Господин Президент обладает даром исключительно глубоко проникать в суть вещей, предметов и явлений. И это не только не может, как вы изволили выразиться, «беспокоить» его подданных, но и должно их радовать и восхищать, – секретарь позволил себе несколько менторский тон. Дочь Президента только еще приступает к исполнению своих обязанностей и ее придется еще долго и терпеливо учить, как это обычно и бывает.