Эвви и три луны
Шрифт:
– Всё, – простодушная невозмутимость Кауфмана. – Полнолуние обеих лун и полный, яркий Готер – в такую ночь и выходят привидения, что обитают в старинных замках, подобных нашему.
Если у них такие пласты сознания, то почему же их не использовать? Вслух же Гарри сказал:
– Так что ваше материалистическое миропонимание ничуть не пострадало, господин Герге. Мы имеем дело с фактами.
На всякий случай добавил:
– Для того чтобы появилось привидение достаточно полнолуния обеих лун, даже без Готера. Надо посмотреть историю нашего замка. Наверняка, здесь была какая-нибудь замурованная заживо жена. Или жена, умертвившая вернувшегося из похода мужа-рыцаря. Нет, вряд ли, во втором случае женщина, которую вы видели, дорогой мой Герге,
несла бы за волосы отрубленную мужскую голову. Вы не заметили, у нее в руках не было головы?
Секретарь оценил желание президента ободрить его в этой, все-таки неоднозначной ситуации. Но он готов был поклясться, что женщина не была бесплотной – тело обладало весом. И был запах парфюма, такой же примерно, как у жены президента – секретарь понял вдруг. Но он же ученый, все-таки! Он изучит всю литературу по привидениям.
Что же у нас происходит?! Это, когда Гарри уже остался один. Если Элла отключила генератор бодиимитации – она не имела права этого делать. Сейчас он доложит Коннору, пускай разбирается. А что, если генератор отключился сам? А она не заметила? Да и как тут заметишь, если нет системы оповещения при аварийном отключении. Конечно, когда конструировал бодиими, задыхался от собственной находчивости и гениальности, а вот насчет сигнализации при самоотключении не подумал. Надо срочно проверить системы у всех. И срочно придумать сигнализацию. Иначе эксперимент может на этом и закончится.
Вечерний доклад Глотика. В принципе, всё спокойно, во всяком случае, под контролем. Но Глотик настоятельно советует уволить из армии еще полтора десятка легатов. Выложил реестрик, прошелся по каждой персоналии. Кажется, он прав. Гарри Кауфман понимает, конечно, что принимает решение, находясь внутри ситуации, и он прав, исходя из ее логики. Но чем больше его правоты, тем глубже он уходит внутрь ситуации, воспроизводя ее. А что прикажете делать? Не сидеть же сложа руки в ожидании заговора генералов. Власть надо удержать, сохранить, упрочить. Конечно же, они все не устают повторять, за ради реформ, вообще, ради всего самого хорошего, далее у них всегда идет самое что ни на есть подробное перечисление «всего самого хорошего». К тому же надо признать, власть нужно удержать, чтобы им всем не быть убитыми в результате удачного переворота. Ничего, у них скоро начнется такая реформа армии, что эти угрозы станут вчерашним днем.
А пока что их зависимость от Глотика растет.
С Глотиком поступили так: невзначай, будто к слову пришлось, Элла дала участливый такой совет – принимать на ночь отвар (прилагался рецепт отвара из лунных трав), а то он прошлой ночью сосал большой палец во сне, это признак тревожности, от которой он бессознательно защищается вот такой инфантильной реакцией, а отвар вернет ему душевный покой. Кауфман же однажды как-то раз процитировал ему то, что Глотик однажды шептал в тот самый момент своей пассии. Ненавязчиво, будто к слову пришлось. Хорошо, что Обнорин ускорил технический прогресс лишь на Первой Луне, а здесь немного замедлил то, что ведет к «шпионской аппаратуре». Плохо то, что им самим уже и не противно (Эвви в эту сторону «удержания власти» не посвящали), а не очень хорошо то, что насчет Глотика не додумались сразу, то есть рисковали нарваться на заговор. Глотик же всё понял. Совокупляясь с пассией, говорил теперь, как он переживает за судьбу неокрепших свобод и как важно для будущего Летрии формирование правового государства. А на ночь он пьет столь целебный отвар, раз даже спросил Эллу, перестал ли он сосать во сне палец. Элла ответила правду. (Не перестал.) Бестактно, конечно, но вдруг он сосет специально – проверяет.
Плата за тотальный контроль над Глотиком была вот какая – они раскрыли себя. Глотик узнал о них правду – они ад. Воплощение ли Дьявола, какие-то отдельные его ипостаси, или же просто слуги – это уже подробности. К тому же Глотик был умный и понимал, что ему не разобраться здесь, но и не суть по сравнению с главным его открытием. Как ни странно, Глотику стало спокойнее. А они-то боялись, что он от такой правды сойдет с ума, взбунтуется или покончит с собой. Конечно, как и Верховный Жрец, он ни в какого Бога не верил, но и в Дьявола не верил тоже. И вдруг, оказалось, что он существует! Что же, получается, он, Глотик, сделал куда как более правильный выбор, нежели ему представлялось в начале. Он выбрал силу. А теперь оказалось, что выбрал абсолютную силу. Удивляло, конечно, что Дьявол хочет не того вовсе, чего он должен хотеть. И опять же, зачем ему права и свободы для Летрии? Зачем ему, чтобы человеку было хорошо? Но всё, что Глотик с самого детства знал о Дьяволе, опять-таки шло от жрецов. Они, перевравшие всё про Бога! И с чего он должен верить, что они понимают хоть что-то в Дьяволе. От этой мысли ему стало легко и свободно. Да! Жрецы всегда говорили, что права и свободы от Дьявола. Но они-то были уверены твердо, что Дьявола нет. Он никогда не верил ни в какое Добро. И весь его жизненный опыт убеждал его в этом. И вдруг оказалось, что оно есть. Точней, появилось… благодаря этим трем служителям Дьявола. А другого Добра не бывает. И он, получается – пособник, прихвостень, раб Добра? Он оценил не только величие, но и комизм ситуации.
В сегодняшнем своем докладе, в самом конце, в разделе «разное», зачем он нужен вообще? Видимо, прежнего Кауфмана (президента, в смысле) так развлекали. Так вот, в этом самом «разном», наряду с рождением сросшихся близняшек ( в Храме сказали, что это знамение – Небу не нравится реформа института мировых судей) и новым адюльтером футбольной звезды, было о некоем молодом проповеднике, что появился в Третьей Провинции, перемещается от города к городу на мотоцикле, а певица Гарнела купила себе такой авто.
Весь день ругались из-за «либерализации экономики». Многие в правительстве посчитали – того, что сделано, уже достаточно. А двигаться дальше страшно. Тези же был из тех, кто понял и принял логику землян. Сказал своим коллегам: «Мы столько с вами боролись за свободу, правда? А вот не устояли перед соблазном полусвободы».
Они снова гуляют по дорожкам ночного парка. Эвви видит, у Тези серьезно. Теперь серьезно. Но ее сердце уже смущенно. И причиной не Тези.
Тези пытается выяснить, кто есть и что есть эти странные трое. Он не то, чтобы не верил в «раскаяние» президента и в «облучение» жены президента, но понимал, что это не вся правда. Он должен понять. И он не отступится.
19.
Молодой философ на рыночной площади. Его спутница усмехнулась, когда он повернул туда свой мотоциклет: «Ну конечно, как же без рыночной площади».
– Я принимаю ваши смыслы, – говорит он собравшимся вокруг него, – ваши вечные мелкие смыслы. Здесь нет ничего унизительного, не обижайтесь. Я всегда немного завидовал вам. Вы практичны и укоренены. И я, насколько могу, учусь у вас.
Собравшиеся недоуменно переглядывались.
– Ваши смыслы правильны, правы, – продолжает молодой философ, – в своих пределах правы. И вы правы в своих истинах, смыслах. Они ваш предел. Ну, а чтоб вдруг вот так, за пределы.
И тут же улыбнулся:
– Вот чуть было не сказал сейчас: «вы должны». Нет, конечно же, нет.
– А что ты, собственно, нам предлагаешь? – выкрикнул кто-то из толпы.
– Вольный воздух, свет, – он ответил просто.
Несколько голосов:
– И только-то?
– Но тогда мы можем вдруг перестать быть заложниками самих себя, рабами собственных истин, смыслов и оснований собственного бытия.
– А ничего, что эти основания истинные?! – возмутился почтенный горожанин, судя по костюму философ, – истинные и подлинные. Что не так с нашей истиной? С нашей высокой сияющей истиной! В чем ты подозреваешь нашу подлинность? Почему не доверяешь нашему Богу?
– Если уж собрался проповедовать, то хотя бы учил нас Добру. – Преисполненный самоуважения женский голос.
– Я пытаюсь сейчас об условиях добра, – ответил молодой философ.
– Ну, ты даешь! – в толпе присвистнули.
– И ты серьезно считаешь, что это, – горожанка теперь преисполнена не только самоуважения, но и негодования, – обеспечит победу Добра?
– Я не о победе. Я о том, чтобы Добро не получилось ужасающим или самодовольным.
– И ты намекаешь на то, что «условием» Добра будет унижение нашей истины? – въелся в него человек в костюме философа.