F20
Шрифт:
— Мы можем уйти отсюда? — спросил он.
Я представила, как через пару минут сюда припрутся с обходом историчка и физрук, снова начнется скандал, и приняла предложение Марека. Мы ушли из школы и спустились на набережную. Он долго, как-то особенно грязно матерясь, открывал вино — сначала зубами сдирал пленку с горлышка, потом шариковой ручкой проталкивал внутрь пробку. Вино сдалось минут через семь, обдав рукава Мариковой ветровки густыми красными брызгами. Марек снова произнес матерное слово и выпил. Потом он протянул бутылку мне. Я взяла, только чтобы с ним не связываться, пить мне не хотелось.
Начинало темнеть, и все это выглядело по-настоящему ужасно. Я смотрела
— Ну… — сказал Марек, трудно сосредотачивая на мне взгляд. — Надо вроде поговорить?
Я пожала плечами.
— Я понимаю… — Марек вздохнул. — Что ты будешь выебываться, рассказывать мне, какое я говно. Я согласен. Да. Я признаю. Я не должен был так поступать. Но это не только от меня зависело, понимаешь? Ты вела себя так… Я не чувствовал твоей любви, — Марек поднял на меня глаза. — А чего ты молчишь?
— Ты так просишь у меня прощения? — уточнила я. — Я правильно понимаю?
— Да, — Марек кивнул. — И я хочу, чтобы у нас все было… как раньше. Это, конечно, чудовищно звучит, как будто телевизор где-то включен, но тем не менее.
И в этот момент вместо того, чтобы уйти, вместо того, чтобы заплакать, вместо того, чтобы наплести ему бредятины из телевизора, который он так кстати упомянул, я почувствовала непреодолимое желание сказать ему правду.
— Я не знаю, когда ты ударился головой, — сказала я, — но я бы очень хотела знать, где это случилось, чтобы пойти и тоже удариться. Марек, чего ты хочешь от меня? Как ты можешь все это мне говорить?.. Ты не чувствовал моей любви, поэтому ты пошел и трахнул другую женщину, и теперь ты хочешь, чтобы все было, как раньше? Но каким образом?
— Это была ошибка, — возразил Марек.
— Так не бывает, — сказала я. — Так не может быть, не существует таких ошибок. У меня был пес, Лютер, и я любила его. Я не оставляла его, не уходила от него к другим собакам…
— Ты совсем охерела? — разозлился он. — Ты меня с собакой своей сравниваешь?
— Я не сравниваю, — ответила я, — я просто пытаюсь тебе объяснить, что случилось. Ты меня предал, просто так… Безо всяких причин. Ты стал встречаться с другой девушкой, и из-за этого… все, что было… оно как-то… обесценилось. Ты перестал для меня быть… — я долго подбирала слова, чтобы звучало не слишком оскорбительно, — особенным.
— По-твоему, все так просто в жизни? — спросил Марек.
— По-моему, да.
— Значит, мы как бы закончили свои отношения? — уточнил он.
— По всей видимости, — сказала я.
Марек выпил залпом треть бутылки, после чего жестом, призванным демонстрировать всю его злость на меня, вышвырнул вино в реку. После этого он вдруг подошел ко мне и сжал меня так, что стало трудно дышать.
— Это было прекрасно, — сказал Марек.
Я ничего на это не ответила, и он ушел. Я стояла у парапета и смотрела, как из черной воды то высовывается, то снова исчезает горлышко винной бутылки. Мимо прошли какие-то старики с колли.
11
Я так хорошо запомнила обстоятельства последней встречи с Мареком только потому, что следующие две недели мне приходилось постоянно о них рассказывать незнакомым людям. Наутро после выпускного в коридоре зазвонил телефон, я услышала, как мама говорит: «алло». Через минуту она вошла в нашу комнату и сказала, что Марек покончил с собой. Меня поразило, что мама плакала.
Что касается меня, то я стояла на краю оврага, сверху на меня сыпались птичьи перья. Все вокруг было белым. На дне оврага лежали подушки, очень много подушек. Я услышала, как Анютик говорит мне:
— Тебе надо спрятаться.
И я шагнула в овраг. Я упала на гору подушек и затихла. Перья продолжали падать. Интересно, сколько я смогу здесь быть, пока меня не найдут? — спросила я себя и сама же себе ответила: сколько хочешь.
Я не встала с кровати ни в то утро, ни в последующие. Кровать стала моей крепостью, коврик под ней был рвом, через него я разговаривала со следователями, которых интересовало, что Марек говорил перед тем, как вскрыть себе вены, и врачами, которые сочувственно диагностировали у меня шок. Врачи мне нравились больше следователей, потому что в финале нашей беседы всегда делали мне укол, и я переносилась в свой овраг. Дни я не считала, я просто лежала на подушках, пока мое спокойствие не было нарушено, я почувствовала, что в овраге есть кто-то еще. Я встала на ноги и стала искать. Перья теперь сыпались на меня вперемешку с мясом. Они были выдраны из живой плоти и кровоточили. Подушки, на которых я лежала, были ими набиты, когда я переворачивала подушки, я находила кровавые пятна. В самом дальнем углу оврага я вдруг увидела женщину, она была не больше книжки по размеру. Я подошла и взяла ее в руки. Тельце женщины было укутано в черную материю, на маленьких пальчиках — тусклые, древние кольца, ее голову закрывало некое подобие китайской пагоды, и лица я не видела.
— Посмотри, что ты наделала, — вдруг сказала она. — Это ты его убила.
Так я познакомилась с Судьей. Сначала я ее просто слушала.
— Ты знаешь, что ты всегда была ничтожеством, — говорила Судья, — и что он был слишком хорош для тебя. Спорим, ты даже не верила, что он обратит на тебя внимание? Сколько ты за ним бегала, пока он не соизволил тебя трахнуть?
Постепенно я начала возражать ей.
— Я не бегала за ним! — кричала я. — Он сам мне позвонил! Он меня тоже хотел!
Судья смеялась.
— Ну конечно! Кого ты пытаешься обмануть? Он просто взял то, что само плыло ему в руки. Он спал с тобой от скуки, а как только появилась возможность, переметнулся к другой телке. Разве нет?
— Зачем он тогда просил у меня прощения? — рыдала я. — Зачем он тогда приходил ко мне?
— Потому что ты была ему удобна, — примирительно отвечала Судья. — Таковы уж мужчины. Они ленивы… Безынициативны… Посмотри на Толика. Думаешь, он без ума от твоей тупой мамаши? Да нет, просто она единственная была готова содержать его, стирать его вонючие трусы и выслушивать его жалкий бред. Ради того, чтобы иногда, с каждым годом все реже и реже он засовывал в ее сморщенную дырку свой член.
— Я не моя мамаша! — злилась я.
— Какая глупость, — Судья смотрела на свои руки и поглаживала древние кольца, — ты — это она, она — это ты, вы все одинаковые… Ты точно так же, как она, подставляла свое тело этому придурку, который в грош тебя не ставил, ты позволяла ему пить, пила с ним… Ты стала такой, какой он хотел, ты делала все, что он хотел, а он ради тебя ни на грамм не изменился. Так ведь?
Чем больше я с ней говорила, тем больше Судья становилась, она росла. В какой-то момент она стала настолько огромной, что мы уже не помещались вместе в овраге, мне пришлось уйти. Но она тоже не осталась в овраге, она последовала за мной, в мою кровать, и теперь изводила меня круглосуточно. После всего того, что она мне выговаривала, я могла только лежать и плакать, удивительно, сколько слез извергало мое тело, учитывая, что я практически ничего не ела и даже не пила.